Представляю себе!
— И он испугался, что она из суетного тщеславия сделает их брак явным?
Берли кивнул:
— А его первой заботой было все скрыть.
И когда она решительно потребовала, чтобы ее величали графиней и его супругой, он обратился в суд, каковой и признал их брак недействительным.
Я громко рассмеялась:
— На каком основании?
— Поспешная тайная церемония — без соблюдения законных формальностей и без свидетелей.
В точности как тайный брак моей кузины Екатерины — не сыскали ни попа, ни записей, ни свидетелей — ну, ну…
— И вдруг милорд ни с того ни с сего снова влюбился?.. — яростно выпытывала я.
Медленный, против воли, кивок.
— Он порвал с ней, чтобы жениться…
— На ком?
Вы, конечно, знаете.
И я вдруг тоже поняла.
Все, все. И это означало…
Господи помилуй, надо надеяться, они слюбились хоть не до того, как умер ее муж? Очень уж кстати приключился этот кровавый понос — если не для него, то, по крайней мере, для них!
Я схватилась за сердце, оно так колотилось, что казалось, лопнет шнуровка; мой пронзительный вопль разорвал воздух:
— Шлюха! Стерва! Чтоб ноги ее не было при дворе!
Берли невесело улыбнулся:
— Она вскочила на лошадь в ту же минуту, как узнала, что Вашему Величеству известно.
Я завыла белугой:
— Никогда, ни-ког-да я не разрешу ей вернуться!
— Мадам, она это знает.
О. Робин…
Я кусала губы, пока рот не наполнился кровью.
— Что до милорда Лестера… — Ровный голос Берли плавно перетекал над зазубренными скалами моего гнева. — Вам придется выпустить его, мадам. Пусть тоже оставит двор, чтобы смыть с себя позор.
Я пролила еще одну реку слез.
— Ладно… но прикажите, чтобы он ехал не к ней… где бы ни была Леттис, ему там не место!
Удивит ли вас, что я вновь обратилась к Симье, что я рвалась к браку с яростью матери, у которой отнимают дитя? И через три месяца он приехал, мой Анжуйский, мой последний шанс стать женой и матерью!
Как я в нем нуждалась! Месячные у меня становились все более скудными, кожа одрябла, хуже того, меня часто знобило и беспричинно бросало в пот. Если рожать, то как можно скорее. Однако как я его боялась!
— Боже, Парри, неужели вы ни на что лучшее не способны? Вы сделали меня старой клячей, ведьмой, уберите эти румяна, они выглядят чахоточными пятнами!
— О, мадам, мадам…
Парри не могла ответить: «Мадам, вам сорок пять, ваши щеки запали, слева у вас не хватает уже не одного, а всех трех зубов, нельзя день и ночь питаться одной тоской, а другой пищи вы не принимаете, вино же без закуски сладко на язык, но пучит желудок и портит кровь…»
