Больше всего сейчас Эбби хотелось щелкнуть его по носу.
— Очень хорошо! — прошипела она. — Но какая, позвольте вас спросить, связь между этой легендой о безумной любви, которую вы хотите создать, и моей прической?! Или вы стесняетесь показать, что вы взяли меня такой, какая я есть? А может быть, вы просто пустой и легкомысленный тип, которого ничто, кроме внешности, не интересует? И ваши вкусы в обществе настолько известны, что свет ни за что не поверит, что вы выбрали себе в жены Золушку вроде меня?
Кипп решил, что над этим стоит на досуге поразмыслить. Он с самого начала решил, что ни за что на свете не откроет Эбби правду — правду, состоявшую в том, что до сих пор все причины, толкнувшие его на брак с ней, были абсолютной ложью. И единственная причина, заставившая его взять ее в жены, заключалась в том, что он не мог заполучить Мэри, а потому ему было абсолютно безразлично, на ком жениться. Он хотел только одного — чтобы Мэри наконец поверила, что и он нашел свое счастье, и успокоилась. При этом условии все остальное не имело значения. Но, конечно, он не такой идиот, чтобы сообщать об этом своей молодой супруге.
Кипп обезоруживающе улыбнулся, даже не подозревая, что эта его улыбка сводит взбешенную Эбби с ума.
— Ну… что ж, признаться, мадам, вы достаточно верно указали причину. Я действительно пустой и легкомысленный тип, обычный светский вертопрах, и лондонскому свету отлично это известно. Жаль, конечно, что вы пришли к этому выводу только сейчас, спустя несколько часов после брачной церемонии, — но тут уж я ни при чем.
Эбби пришлось до боли прикусить язык, чтобы не швырнуть ему в лицо, что ей и так известны все его маленькие тайны — истинные причины, толкнувшие виконта на этот брак, а ей позволившие вырваться на волю. Потому что, как ни пыталась Эбби это скрыть, в глубине души она была благодарна судьбе — ведь если бы не Кипп, та серая, убогая жизнь, которую она вела, стала бы ее уделом до конца дней.
Нет, напомнила она себе, она не должна позволить ему смягчить ее сердце — а она уже почувствовала, как оно начинает смягчаться. Не должна позволить жалости пробраться в ее душу — а Эбби поймала себя на том, что уже начинает его жалеть.
— Ясно. Стало быть, вы рассчитываете, что я сейчас сделаю «налево кругом!»и отправлюсь переодеваться? Позволю, чтобы меня нарядили, напудрили и причесали в угоду этому вашему свету? А потом вывели напоказ — в точности как… как какую-нибудь лошадь на параде!
