Дули пристально посмотрел на Томаса. Тот сидел, закусив нижнюю губу, что было у него признаком либо глубокой задумчивости, либо огорчения.
— Независима? Странное слово ты выбрал. Отшила тебя, да? — спросил Дули и ухмыльнулся. — Похоже, эта девушка из тех, что мне нравятся.
Томас встал с кресла и принялся торопливо стаскивать с себя сюртук, делая это с такой небрежностью, что тот затрещал по швам.
— Что ж, Пэдди, я даю тебе свое благословение. Можешь приударить за ней, — проговорил он, комкая сюртук и бросая его на кресло. — Что до американца, стоящего перед тобой, то ему меньше всего нужна умная женщина. Этому американцу нужна отзывчивая женщина. Доброй ночи, Пэдди. Завтра нам предстоит трудный день — будем отсиживать наши ни на что не годные колониальные зады в приемной военно-морского министерства.
Дули поднял брошенный сюртук и аккуратно перекинул его через руку, зная, что именно ему придется отглаживать этот сюртук, когда он следующий раз понадобится Томасу, для того, чтобы красоваться в обществе, как какому-нибудь дурацкому павлину.
— И тебе доброй ночи, малыш, и запомни: я в этом деле с тобой, а не с твоей чертовой девицей.
Знаю, недоброе дело я ныне затеял.
Но бурно кипящие страсти унять мой разум не в силах.
Еврипид
Солнечные лучи просочились в обставленную с большим вкусом спальню, пробежали по шератонскому шезлонгу с его безошибочно узнаваемыми линиями, рассыпались пятнами по ковру с узором из роз и, наконец, добрались до широкой кровати с балдахином, осветив смятые простыни, свисающее до полу одеяло и груду подушек, но не найдя никого, кто бы спал на этой кровати. Кровать была пуста уже в течение двух часов, хотя пробило только одиннадцать.
Маргарита Бальфур в желтом, как лютик, пеньюаре с туго завязанным на талии атласным поясом не обратила никакого внимания на проникнувшие в комнату солнечные лучи. Она сидела, как всегда элегантно-прямо, за круглым столиком для вышивания, принадлежавшим еще ее матери и водила наманикюренным пальчиком по странице старой тетради. Ее длинные цвета темной меди волосы были небрежно завязаны желтой атласной лентой.
— Лорд М. — любит деньги больше всего на свете. Сластолюбивый волокита и паяц с мозгами насекомого, — прочитала она вслух, затем закрыла тетрадь, откинулась на спинку стула и с печальной улыбкой посмотрела на портрет необычайно красивого, но с оттенком некоторого мелодраматизма в лице, молодого человека, висевший над стоявшим неподалеку туалетным столиком. — Исчерпывающая характеристика, папа, только ты забыл упомянуть, что «лорд М.» еще и скуп. И хотя я убеждена, что твой друг Артур имел виды на маму — впрочем, он имеет виды на любую представительницу женского пола, — он, по-моему, был все же мелкой сошкой. Избавиться от него, к чему уже идет дело, не составит труда.
