— Извините, господин Бухер…
Бухер покачал головой.
— Все в порядке — Могу ли я что-нибудь для вас сделать?
— Разве что добавить еще лет тридцать жизни, — отозвался Бухер.
Улыбнувшись, женщина вышла из кабинета, размышляя про себя, смертен ли вообще Поль Бухер.
В аду ночь Бухер спал беспокойно, он то и дело вздрагивал и что-то бормотал. Женщина приподнялась на локтях и взглянула на него. Впалая грудь, выступающие ребра, правая рука подрагивает. Женщина ласково взяла ее в свои руки и погладила ладонь. Бухер нахмурился во сне и опять что-то невнятно пробормотал.
Женщина улыбнулась, тронула его за мизинец и слегка пощекотала. Мизинец тут же обвился вокруг ее пальца, как младенец, ухватившийся за свою мать.
Женщина вдруг почувствовала шероховатость отметины на пальце: трех девяток, если рассматривать их под одним углем, или же трех шестерок, если глядеть под другим. Верхушки шестерок соединялись в виде клеверного листочка.
Женщина почувствовала, как цифры пылают, обжигая ее собственную кожу.
Бухер метался по постели, взмахивая свободной рукой, как будто плыл. Губы его шевелились.
— Что ты сказал? — прошептала женщина, еще ниже склоняясь над ним.
— Трижды двадцать и десять, — едва слышно пробормотал Бухер.
— Шш-ш-ш… — женщина крепко сжимала его руку, сам же он так вцепился в ее палец, что отметина оцарапала его. Женщина вскрикнула и попыталась выдернуть руку, но Бухер не отпускал ее.
— Поль, — взмолилась она.
— Трижды двадцать и десять, — выдохнул Бухер. В годину Армагеддона. Семьдесят лет.
Женщина освободила, наконец, свою руку и отодвинулась от него. Губы Бухера продолжали шевелиться, но теперь беззвучно. Женщина взглянула на свою ладонь и заметила, что его родимое пятно отпечаталось на ее пальце, как будто выжженное огнем. Некоторое время она неподвижно лежала, уставившись на этот знак, затем приложила палец к губам и лизнула его, почувствовав под языком три шестерки. Женщина повернулась, чмокнула Бухера в щеку и, пробормотав благодарность, уснула глубоким и счастливым сном.
Завтракая в своем кабинете, Поль Бухер внимательно просматривал утренние газеты. Все они в один голос восхваляли министра иностранных дел, предложившего устроить встречу между израильтянами и представителями арабских государств. Сторонники Питера Стивенсона с улицы Флит Стрит на все лады превозносили его государственную деятельность, а отдельные журналисты делали невероятно смелые предположения, будто теперь Ближневосточная проблема, наконец, будет решена. Противники ощущали значительно меньший энтузиазм, однако, и им приходилось признать, что министр предотвратил чуть ли не путч.
