Боржоми | страница 14
И потому я вслух сказал. (Надо быть первым...) Я как бы обнародовал свое некоторое удивление:
— Что у тебя с голосом нынче? Простыла?
Вопль ее вырвался сразу. И уже не стихал. «Оооо-Уиии!..» Реакция! На мой голос! (На чужой голос в своей постели.) Она мгновенно, сильно отбросила меня и мгновенным же щелчком включила настольную. Глянула... На меня! И снова: «Оооо-Уиии!.. Оооо-Уиии!» — вопила! Она еще и откинулась всей верхней половиной тела. Откинулась, сколько могла! От меня подальше — вот-вот порвется пополам.
Я, само собой, тоже показательно отпрянул и даже вскрикнул:
— Где я?..
Мы отпрянули друг от друга телами, но ноги наши под простыней соприкасались. До ног еще не дошло. Ноги нас не понимали. Ноги только заскользили невнятно одна о другую и третья о четвертую. Кто из нас двоих выдал ногами этот липкий, скользкий, прохладный пот испуга — пот взаимного страха! — трудно сказать. Возможно, мы оба.
Торопясь (я все еще удивляюсь первый), я ее перекрикивал: я продолжал кричать, кричать, кричать, — я ведь пришел... я пришел к своей!.. к своей подружке! Что за кино! Что за дьявольщина! Как я сюда попал?!
Я даже тер глаза кулаком — мол, не сон ли какой?
Она не верила, кричала:
— Подонок! Подонок!.. Ты куда пришел?.. Я тебя сдам ментам. Сейчас же! Сволочь! Старая сволочь!
— Ошибка! Ошибка!.. — кричал и я. — Вышла ошибка!
— Ошибка?.. А если пять! Если восемь? Если восемь лет схлопочешь — ошибка?
Мы оба вопили. Особенно она. И больно (для меня) дергалась ногами. Дело в том, что ноги наши под простыней так и терлись, обливаясь непонятно чьим потом.
Я решительно откинул простынку, схватил одежку:
— Не нужны вы мне, дорогая. Не нужны!.. У меня своя есть! Иду! Иду, блин, к своей бабе. (Уже раньше мне следовало выругаться. Брань искренна. Брань выручает!)
— Сво-олочь!
— Тс-с. Не орите на весь поселок!
Притихла. Наконец-то на минуту она притихла. Перевела дых. И немного опомнилась. (Возможно, вспомнила-таки о соседях на другой половине дачи, о слышимости. И очень важно, что я на «вы». На «вы»!)
Я уже надевал брюки.
Понимая, что я сейчас уйду (и как тогда меня достанешь!), красивая Вика сменила тональность — уже не слепая ярость. Уже не возмущение, а жесткий спрос. Она зло шипела:
— Ка-аак? Как вы сюда прошли-и?
— Как и всегда. Всегда к ней хожу.
— Ка-ак?
— Через веранду... Она не запирает веранду... Как и вы свою не запираете!