— Вы искренне считаете его беднягой? — с саркастическим удивлением осведомился Клейтон. — Поверьте, вкусу Севарина можно только позавидовать! Однако я уже несколько раз объяснял, что сам обо всем договорюсь с Уитни и…
Мартин вскинулся так, словно был готов вот-вот взорваться:
— Вы ни о чем не сможете договориться с ней и тем более справиться! Тешите себя этой мыслью, потому что не знаете Уитни так, как знаю ее я! Черт возьми, она своевольное упертое отродье и всегда была такой! Как только что-то заберет себе в голову, например, выйти за Севарина, — пиши пропало! — Сунув руку в карман, Мартин достал платок, нервно вытер вспотевший лоб и добавил:
— Конечно, кто знает, может, для нее главное заставить Севарина сделать предложение, и тогда она, решив, что достигла цели, успокоится и навсегда о нем забудет. С другой стороны, — мрачно буркнул он, — если этой несносной девчонке в самом деле взбредет в голову выйти за него замуж, вам придется тащить ее к алтарю силой, а она на каждом шагу станет упираться! Понимаете, что я хочу сказать?
Взгляд холодных серых глаз по-прежнему ничего не выражал.
— Да.
— Прекрасно, прекрасно. Значит, необходимо так или иначе помешать Севарину сделать ей предложение, и лучшим способом будет сказать Уитни, что она обручена с вами с самого июля. Откройте это Севарину! Объясните всем! Немедленно объявите о вашей помолвке!
— Нет.
— Нет?! — недоуменно повторил Мартин. — Но что вы собираетесь предпринять относительно Севарина?
— А что предлагаете вы?
— Я уже сказал! — в отчаянии вскричал Мартин. — Прикажите Уитни позабыть все виды на Севарина и готовиться к свадьбе!
Клейтону пришлось употребить немалую силу воли, чтобы оставаться невозмутимым:
— Мартин, скажите, были случаи, когда вы приказывали дочери сделать что-то против ее воли? .
— Конечно! Я ее отец.
Уголки губ Клейтона чуть дернулись:
— И когда вы приказывали ей, она беспрекословно подчинялась и делала все, что вы ей велели?
Мартин устало осел в кресле, побагровев от неприятных воспоминаний.
— В последний раз я потребовал от дочери повиновения, когда ей было четырнадцать лет, — признался он, явно расписываясь в поражении. — Я велел ей подражать во всем Элизабет Аштон, и через два месяца после этого Уитни довела меня своими реверансами едва ли не до смерти! Она приседала на каждом шагу, перед дворецким и кухаркой, конюхами и лошадьми! Всякий раз, когда я появлялся на пороге, она бросала все свои занятия и приседала передо мной! Все остальное время она проделывала эту идиотскую штуку со своими ресницами… ну, знаете, хлопала ими! И при этом заявляла, что выполняет мой приказ подражать этой Аштон!
