– Просто убийца! – проскрипел Чиун, глядя на закопченные кирпичные стены северного Бостона. – Врачей, например, сотни тысяч, и большинство из них только причинит вам вред, но они – не «просто врачи»
Римо посмотрел на Смита и пожал плечами.
– Не пойму, что вас расстраивает.
– Очень многое, – ответил Смит. Вы все время создаете проблемы.
– Жизнь – уже проблема, – сказал Римо.
– У любой страны есть царь, президент или император. Без них не обойдется ни одна. Но мало где имеются хорошие ассасины. Убийцы. Это благословенный дар и большая редкость. Кто скажет «просто император»? А ведь он-то, действительно, просто император. Император – это обычно не получивший специальной подготовки человек, вся деятельность которого ограничивается рождением вовремя и у подходящих родителей. Тогда как убийца... О, как трудно готовить настоящего убийцу! – причитал Чиун.
– Я не хочу обсуждать это прилюдно, – сказал Смит. – Вот одна из наших проблем.
– Ко мне она не имеет отношения, – сказал Римо.
– Книгу может написать любой идиот, – не унимался Чиун. – Не такое уж это достижение, когда у человека есть время и его не тревожат шумные белые. Но кто скажет «просто писатель»? Писать может любой человек, располагающий покоем. Зато убийца...
– Пожалуйста, уймитесь оба!
– Что значит «оба»? – не понял Римо.
– Чиун тоже говорил, – сказал Смит.
– О! – произнес Римо.
Услышав обращенный к нему призыв уняться, Чиун повернул свою старческую голову к Смиту. Обычно он проявлял подчеркнутую вежливость к тому, кто в данный момент прибегал к услугам Дома Синанджу, но на сей раз дело обстояло по-другому. Раз в несколько столетий появлялся несдержанный на язык император, требовавший от Мастера Синанджу, чтобы тот унялся. Это был опрометчивый ход, не подлежавший повторению. Верно служить – это одно, позволять себя оскорблять – совсем другое.
Смит почувствовал взгляд Чиуна, его глубочайшее, невероятное спокойствие. Это было больше, чем угроза. Впервые над Смитом нависла ужасная опасность, исходящая от хрупкого старичка-азиата. Видимо, Смит переступил какую-то невидимую черту.
Смиту и прежде приходилось глядеть в лицо смерти и испытывать страх.
Однако он и сейчас не отвел взгляд и поступил так, как требовалось поступить.
На сей раз, глядя на замершего Мастера Синанджу, он чувствовал даже не страх. Ему показалось, что он стоит, нагой и растерянный, пред ликом самой Бесконечности. Наступил Судный день, а он – грешник. Он угодил в ад, ибо совершил непростительную оплошность: отнесся к Мастеру Синанджу без должной почтительности.
