Мы увидели красавицу, какой, я думаю, мир не видел со времен троянской Елены. Прежде всего заметны были ее глаза, чистые, как промытое дождем апрельское небо, хрустально прозрачные, как тайный источник, посвященный богине Луны Диане. Радужная оболочка испещрена золотисто-янтарными и сапфировыми точками, сверкавшими, как звездочки.
И тут с удивлением я заметил, что эти созвездия не только в радужной оболочке, но и в зрачках, глубоко внутри них, как далекие звезды в глубине бархатного полуночного неба.
Откуда же исходил тот блеск, более страшный, более угрожающий в своем холодном спокойствии, чем горячее пламя гнева? Глаза эти не угрожают, нет. Они спокойны и неподвижны, и в них мелькает тень заинтересованности, призрак дружеской улыбки.
А над ними ровные, тонко прорисованные бронзовые брови. Губы ярко-алые и – спящие. Сладкие губы… такие мог увидеть в своей мечте великий художник и изобразить, как самую суть женской привлекательности, но губы спящие и не стремящиеся проснуться.
Гордый прямой нос; широкий низкий лоб, и над ним – масса прядей-щупалец, рыжевато-коричневых, роскошно топазовых, металлических. Как тонкая медная проволока; и туманных, как облака, которые Сультзе, богиня сна, посылает на рассвете, чтобы поймать блуждающие сны влюбленных.
Под этим удивительным лицом круглое горло, переходящее в изысканную линию плеч и груди, полуприкрытых покровом.
Но на этом лице, в этих глазах, на этих алых губах и на груди что-то неземное.
Что-то пришедшее прямо из загадочных глубин заполненного звездами пространства; из упорядоченного, спокойного, безграничного космоса.
Бесстрастный дух, спокойно глядящий на человеческие страсти, в ее губах, в каждой линии ее спящего тела – и этот дух не дает ей проснуться.
Сумерки спокойствия, опускающиеся на горное озеро. Иштар, без сновидений спящая в Нирване.
Что-то в ней не от нашего мира, что-то грандиозное, как космос по сравнению с летним ветром, океан – с волной, молния – со светлячком.
– Она не… человек, – услышал я шепот Вентнора. – Посмотрите ей в глаза, на ее кожу…
Кожа у нее белая, как жемчужное молоко, тонкая и нежная, как паутина, шелковая и мягкая; прозрачная, будто сквозь нее пробивается неяркий свет. Рядом с ней Руфь с ее прекрасной кожей казалась прожженной солнцем деревенской девчонкой по сравнению с Титанией.
Женщина рассматривала нас, будто впервые в жизни видела людей. Заговорила – голос у нее какой-то отдаленный и в то же время сладкий и звонкий, как звуки маленьких золотых колокольчиков; он полон спокойствием, это часть наполняющего ее духа, золотые колокольчики звучат из тишины, говорят за нее, от ее имени. Говорила она запинаясь, как будто губы ее не привыкли к звукам человеческой речи.
