Тем временем из-за мыса показались ещё два английских фрегата, а за ними ещё пять разных кораблей, и отчаянная оборона одинокого “Зефира” превратилась в разгром его преследователей. Две испанские каравеллы были охвачены огнем, третья быстро тонула, продырявленная ядрами, среди которых несомненно были и выпущенные из стволов польского корсара.
Так началось знакомство, а потом и тесная многолетняя дружба между шкипером “Ибекса”, суровым пуританином Уайтом, и Генрихом Шульцем. Ведь Генрих с поразительной быстротой заметил и тут же использовал шанс, который в этих драматических обстоятельствах предложила ему судьба.
За плечами Яна Куны были шесть лет морской практики и достаточный запас приобретенных от отца познаний в навигации, чтобы командовать кораблем, ставшим его собственностью, но ему недоставало опыта в коммерческих делах и ловкости в сложных юридических вопросах. И когда появлялась нужда в урегулировании таких проблем, как портовые сборы а потом и официальное зачисление “Зефира” в реестр корсарских кораблей Ее королевского величества Елизаветы (на что он решился по совету Уайта) — ими занялся Шульц.
Тот все устроил тонко и толково, удивив не только Соломона Уайта, но и королевских морских чиновников в Дептфорде, с которыми вел переговоры перед подписанием контракта на каперскую лицензию для Яна Куны, он же Ян Мартен-так было переведено на английский его польское имя. При этом он завоевал немалый авторитет среди команды, а потом-уже естественных ходом вещей-стал незаменим при любых закупках и торговых операциях, при дележе добычи и её сбыте, в спорах о размере доли или особых интересах тех, кто стоял на страже интересов королевы.
Соломон Уайт ценил их обоих: порывистого и неустрашимого капитана, который оказался столь же толковым моряком, как и как и командиром в схватках, и его рассудительного, прожженного помошника, который сумел почти удвоить доходы обоих кораблей, не забывая и о своих собственных.
Уайт был опытным моряком и человеком весьма отважным, и вместе с тем очень религиозным. Полагал, что Провидение призвало его для истребления как можно большего числа “папистов”, и прежде всего испанцев. Считал это своим долгом перед Господом, вернейшей дорогой к спасению. Но не брезговал и золотом. Напротив: среди соблазнов этого мира лишь оно вызывало в нем жажду обладания.
Потому он и сдружился с этими двумя; потому вскоре отказался от роли опекуна молодого капитана и стал его другом, уступая ему во всем, что касалось тактической стороны совместных операций. Потому, наконец, заключил негласный союз с Шульцем-союз, с которого он имел вполне приличный побочный доход.
