Неприятели, и прежде всего удерживаемые до тех пор в руках вассалы Испании, подняли головы, готовясь к новым бунтам и восстаниям. Слава испанской монархии померкла, и под рев штормов, среди воя вихрей и треска каравелл, разбивавшихся о скалы Шотландии и Ирландии, родилась новая морская держава — Альбион.
Наибольшее спокойствие сохранял в этом несчастьи Филип II, хотя все его мечты и планы, главная цель, которую он поставил себе в жизни, — завоевание Англии и покорение Елизаветы — рассыпались в прах.
Он мог ещё выставить новый флот, мог выжать для этого достаточно золота из своих подданных и из богатого духовенства, мог бросить на весы войны сокровища Вест — Индии и наемные армии из Нидерландов, Неаполя и Милана, из немецких и австрийских земель. Надлежало только мужественно сносить волю Божью и вымолить у Создателя благословение для следующей экспедиции.
Этот последний способ, хоть раз он уже подвел, казался Филипу самым надежным, и для подкрепления его действенности во всей стране была усилена деятельность святой инквизиции, которая приговаривала и сжигала на кострах десятки и даже сотни инакомыслящих.
Тем временем в Англии праздновал победу протестантизм. Ведь Господь, в которого там верили, наслал бури и штормы на папистов, неоспоримо тем самым показывая, что он на стороне Реформации. Елизавета, быть может, и не разделяла столь наивной веры и приписывала победу не только воле Провидения, но не высказывала своего мнения публично. Разумеется, она была рада, что заслуги её адмиралов и каперов остаются в тени в пользу сил сверхъестественных. Провидению не нужно было платить жалования — хватит свечек и псалмов, в то время как адмиралы требовали денег для своих экипажей, наград и титулов для себя.
Скупая монархиня торговалась с ними, как барышница, кланяясь, плюясь и стуча кулаком по столу. Раз опасность миновала, она не собиралась выполнять обещаний. Была слишком рассудительна для этого: в искусстве правления избегала широких жестов, которые слишком дорого обходились. Героям должно было хватить их геройской славы; принципы, которыми она руководствовалась, не имели с героизмом ничего общего, хоть её и называли королевой с львиным сердцем.
Сердце, а может быть ещё в большей степени разум Елизаветы подсказывали ей хитрость, гибкость и неторопливость в решениях, и прежде всего — экономность. Ведь поистине ей нужна была лисья хитрость, чтобы добрых двенадцать лет морочить всех своей мнимой любовью к герцогу Анжуйскому, или не выплатить жалование людям, которые разгромили Великую Армаду.
