Не верилось, что в шестидесяти метрах отсюда еще три часа назад взрывались гранаты и лилась кровь.
Один из фермеров, такой же пожилой, как и Джексон, на ходу провел широкой ладонью по верхушкам растений:
– Эх, хорошая трава!
Майкл, шагавший рядом с ним, улыбнулся и сказал:
– Мы один раз в Колумбии работали, так там тоже один говорил: «Хорошая трава».
– Ну? – фермер, хитро прищурившись, посмотрел на Майкла.
– Ну, он так говорил, когда мариахуану в самокрутку набивал. Пыхнет раз-другой и говорит «Хорошая трава».
– Не знаем, не употребляли, – засмеялся фермер. – Но, если ты интересуешься, могу поискать.
– Спасибо, не надо, я лучше табачок. Не желаешь? – Майкл протянул портсигар.
– Нет, не курю, но все равно, спасибо.
– Ну, что, начнем с богом, – остановился Джексон на краю «полянки».
– Эй, армейские, – крикнул Майкл, – оцепили полянку и смотреть во все глаза!
Наверное, это было странным зрелищем – люди косят траву посреди луга, окруженные вооруженными солдатами, пристально вглядывающимися в лес, готовыми в любой момент отразить нападение. Люди, равномерными взмахами кос рассекающие зеленый ковер, и солдаты с автоматами, нацеленными в неповинные деревья. Картина, в которой одни работают, другие охраняют, скоро станет привычной как для людей, так и для тех, кто будет с ненавистью и болью смотреть на непрошеных гостей…
* * *
…Я не отправился к нашему логову в холмах на севере, мы с моим другом Касом решили остаться вблизи Башни. Мы хотели отомстить убийцам, наша ненависть была такой жгучей, что мы не могли думать ни о чем другом. Кас отправился на юг, старательно обходя Черную выжженную Пустошь вокруг Башни, чтобы чужаки не могли его почуять. Я же вернулся к тому месту, на котором чужаки убивали нас. Я чуть не потерял рассудок от боли, терзавшей мое сердце, когда полз, крадучись, в тени деревьев, припадая к земле, как ночной пожиратель падали. Я, сейр, гордый и сильный, был вынужден уподобиться дождевому червю…
Запахи, окружавшие место смерти, причиняли мне боль. Запахи крови, смешавшейся с развороченной землей, запахи рваных ран, запахи смерти смешивались с незнакомыми резкими ароматами, – это были тоже запахи смерти, но не такой смерти, к какой мы привыкли. Сейры могли умереть от рогов или копыт не в меру смелого мойли или оленя, защищавших свое стадо. Это были запахи знакомой мне смерти. Сейры могли умереть от старости. У стариков свой запах, запах тела, которое медленно готовится к смерти. Иногда яссы рожали мертвых детенышей, это были запахи еще не родившейся жизни и преждевременной смерти.
