Уоткинс что-то шептал мне, но я не слышал. Не обращая внимания, я продолжал. Он снова зашептал: “Сынок, мне кажется, они смеются потому, что у тебя расстегнута ширинка”. Смертельно похолодев, я опустил глаза, затем снова посмотрел на аудиторию. Нет! Только не это! Опять дурак! Снова осел! Я заплакал и хохот стих.
Я бегом кинулся вон из аудитории и бежал через кампус до тех пор, пока не закончились силы. Мимо меня прошли две женщины – роботы из пластика, социальные дроны. Проходя мимо, они с отвращением посмотрели в мою сторону, потом отвернулись.
Я осмотрел свою грязную одежду, которая наверняка дурно пахла. Мои давно нечесаные волосы свалялись; уже несколько дней я не брился. Опомнился я в студенческом профсоюзе, хотя не помню, как я там оказался. Плюхнувшись в какое-то покрытое пластиком кресло, я провалился в сон. Мне снилось, что я оказался на деревянном коне, в моей руке блестящий меч. Мой конь закреплен на крутящейся карусели, вращавшей меня круг за кругом, в то время как я безуспешно пытался дотянуться до выключателя. Звучала грустная, нескладная мелодия, и все это на фоне ужасающего хохота. Я проснулся с головокружением и поплелся домой.
Словно привидение, я блуждал в повседневности занятий. Мой мир выворачивался наизнанку и становился с ног на голову. Я пытался возобновить свою прежнюю жизнь, пробудить интерес к занятиям и тренировкам, но ничего уже не срабатывало и не имело смысла.
А тем временем, профессора продолжали бубнить о Ренессансе, о крысиных инстинктах и средних годах Мильтона. Каждый день, будто во сне, проходя по Спраул Плаза через центр кампуса, я двигался мимо студенческих демонстраций и сидячих забастовок – все они ничего не значили для меня. Студенческая жизнь не ободряла меня, наркотики не могли дать мне утешения. Я дрейфовал – чужак на чужбине, застрявший меж двух миров, ни за один из которых, я не мог ухватиться.
Однажды, ближе к вечеру, я сидел в роще красных деревьев к низу от кампуса, перебирая в уме способы самоубийства. Я уже не принадлежал этой земле. Где-то потерялась моя обувь; на мне был один носок, а мои ноги были покрыты коричневой коркой из спекшейся крови. Я не чувствовал боли. Я ничего не чувствовал.
Я решил навестить Сократа в последний раз. Едва волоча ноги, я двинулся к заправке и остановился, напротив, через дорогу. Сократ как раз закончил заправлять машину. В этот момент, на станции появилась леди с девочкой лет четырех; должно быть, они спрашивала у него дорогу. Неожиданно, маленькая девочка потянулась к нему. Он поднял ее, и она обвила его ручками за шею. Леди попыталась оторвать девочку от Сократа, но не тут-то было. Сократ смеялся и говорил с ней, потом он мягко опустил ее на землю, встал перед ней на колени, и они обнялись.
