Нет, не окаменел — к Новгороду только окаменело его сердце.
Не окаменел... Он чует, как бьется под охабнем его сердце... И тогда так же смотрели на него — нет, на них— так же смотрели эти звезды, когда, на «радуницу», десять лет назад, они сидели под ракитовым кустом на берегу Волхова, недалеко от старых каменоломен...
Там теперь эта кудесница и ее белоголовая Горислава. Бедная... А кудесница все сделала, что обещала... Недаром придвинулись московские рати, недаром ночью земля глухо с кем-то разговаривала — вон там, выше, за леском...
Здесь и Димитрий, муж Груши, оправился после Коростыня... Оправится ли на Шелони?..
Как стонет выпь!.. Чего она по ночам стонет?
Куда же девались звезды? Ни одной не осталось на небе — и небо стало каким-то темным, темным...
Неужели это такие птицы большие летят по небу?.. Все небо покрыли и летят так низко-низко, что, казалось, от махания их крыльев волосы у него на голове шевелятся.
Что это?.. Какие большие головы у этих птиц...
Вот одна надлетела над самый костер, взмахнула крыльями, костер вспыхнул от веяния крыльев и осветил голову птицы... Это человеческая голова, только без носа и губ... Видны только глаза и белые зубы, и глаза эти смотрят на него, Упадыша...
Все летят, все машут крыльями эти птицы с человеческими головами, а костер разгорается все больше и больше...
Как страшно глядят на него эти глаза, а головы кивают с укоризною: «О, Упадыш! Упадыш! Лучше бы тебе не быть в утробе матери, чем быть предателем Великого Новгорода».
Это не выпь стонет — это стонут головы на птичьих крыльях: «О, Упадыш, Упадыш!..»
Кто-то тихо поет... Это ее голос... Какой грустный напев...
Почто ты, калина, не так-такова,
Как весеннею ночкой была?..
Да, тою весеннею ночкой, на «радуницу», давно, давно... Все прошло — одна память осталась...
«О, Упадыш, Упадыш!» — это, кажется, вздыхает сама земля, не то воздух: «Лучше бы тебе не быть в утробе матери, не родиться на свет божий...»
Во сне ли, наяву ль — видит он: кто-то ходит по полю, меж сонными... Чего ищет эта темная фигура, нагибаясь над спящими новгородцами?.. Одних она крестит, мимо других так проходит... Вот она все ближе и ближе подходит к костру... Костер освещает темную чернеческую монатью и сухое, бледное лицо... Это Зосима словецкий... Он глядит на него, Упадыша, и с укором качает головой... «О, Упадыш, Упадыш!..»
А над головой его, казалось, все небо двигалось к западу, и восточная половина его становилась все светлее и светлее...
