— Я осины не боюсь, пока жива.
Старуха порылась у себя за пазухой и вынула оттуда что-то завернутое в тряпочку. Развернув тряпку, она показала воеводе что-то блестящее. Тот отшатнулся, словно его обожгло...
— Знаешь это? — спросила старуха.
— Знаю... Так ты?.. Постой, не сказывай здесь, — заторопился воевода. — Иди за мной.
И он, распахнув полы шатра, вошел в него. Старуха последовала за ним.
— Ну и бес баба! — невольно прошептал часовой, все еще сохраняя положение собаки на стойке. — Самово воеводу испарила. Ну!
В тот же день после таинственного посещения загадочной старухой князя Холмского московское войско, стоявшее у Коростыня, снялось с поля и потянулось на запад, к реке Шелони.
Впереди главной рати во все концы рассыпались небольшие загоны касимовских и мещерских татар в качестве разведчиков и, словно собаки-ищейки, обнюхивали, казалось, самый воздух, чтобы разведать, не пахнет ли где поблизости новгородскими ратями. Хищники по инстинкту, воспитанные на исторических традициях отцов и дедов, которые с своими баскаками, темниками и пардусниками[68] более двух столетий волками рыскали по русской земле, собирая черный бор и всякую дань, татары умели выслеживать свою добычу и нападать на нее врасплох в такой именно момент, когда нападение всего менее ожидалось. Если им нужно было словить «языка», то они так ловко издали закидывали волосяной аркан на шею жертвы, что та не успевала даже пикнуть, как ей забивали рот «кляпом», связывали по рукам и по ногам, прикручивали к «торокам» или перекидывали через спину лошади, как переметную суму, и исчезали с ней.
Пока главные московские силы двигались к Шелони, татарские загоны уже успели, незаметно ни для кого, пробраться к этой реке и нашли именно то, чего желали. Новгородские рати, развевая в воздухе знаменами с изображением на цветных и золотых полотнах Богоматери и угодников, двигались левым берегом Шелони по направлению к Пскову, который они хотели прежде всего наказать и разгромить за отложение от воли своего «старшего брата» — Новгорода Великого, и за союз с окаянного Москвою. Это было конное новгородское войско. Пехота же плыла в насадах по самой Шелони и далеко отстала от конницы.
Татары заметили это и тотчас сообщили Холмскому. Сухое лицо князя передернулось нехорошею улыбкой, жесткие глаза просветлели.
— А много их, изменников? — спросил он касимовского царя. — И конники и пешие?
— И лошадям минога, и лоткам минога!
