Мертвец дрогнул, открыл глаза и шевельнул рукою... Испуганный ворон взвился на воздух, болтая крыльями...
— Марфа! Марфа! Марфа! — прокаркал ворон.
— Окаянная Марфа! О, Господи! — простонал богатырь.
Это был новгородский силач, рыбник Гурята... «Вечной» ворон, прилетевший вместе с другим вороньем из Новгорода на добычу, своим клювом разбудил раненого и ошеломленного ударами богатыря.
— Новгород! Новгород! — каркала испуганная птица, не зная теперь, на какой труп опуститься...
IX. КАКИЕ ВЕСТИ ПРИНЕС ВОРОН
В тот день, когда на берегу Ильменя, недалеко от Коростыня, происходила битва новгородцев с москвичами, вечевой звонарь, кривой Корнил, сидел на своей колокольне и, опершись на оконные перила, рассеянно смотрел своим одним глазом то на город, против обыкновения тихий и почти безлюдный, то на Волхов, по которому кое-где скользили рыбацкие лодки, тоже как бы опустевшие, то туда, в туманную даль, к Ильменю, где вчера скрылись из виду новгородские насады с воинством и откуда шли потом заплаканные бабы и дети, провожавшие своих мужей и братьев. Теперь — у ворот и под окнами домов, либо на мосту — сходились иногда бабы, о чем-то тихо беседовали, качали головами и показывали туда, к Ильменю, куда часто обращался и одинокий глаз звонаря.
Вон прошел Тихик блаженненький, ощупывая своим крестатым костылем дорогу и тихо с собою разговаривая...
Прошел посадник в сопровождении тысяцкого и старосты Неревского конца, взглянул на солнце, которое уже клонилось к западу, поправил на груди свою золотую гривну, что-то сказал тысяцкому и тоже как-то раздумчиво покачал головой.
Точно вымер Новгород. Давно так не было в нем тихо и суморочно. Звонарь перенес свой взгляд на вечевой колокол...
— Что, колоколушко, скучаешь, родной? — заговорил он ласково. — Ниту твоих дитушек — новогородцев? Далече, далече уплыли...
Он приподнялся на подставку и стал вытирать рукавом края колокола.
— Запылился, батюшко родной, запорошило тебя малость. Ну, ин дай смахну с тебя пыль-от...
С такой же речью обратился он и к железному языку колокола:
— Что, старина, помалкиваешь?.. А? Ишь ты, говорун! Повремени малость — заговорим на весь мир хрещеный, на все концы и пятины.
— Вот и Гаврилка наш улетел за ратными людьми... То ево там недоставало, а нас, стариков, покинул... Погоди-к ты, ужо дам тебе!.. Ишь ты какой витязь, а?.. На поди!.. А я ево, дурака, кормил-ростил...
Он приставил ладонь ко лбу, оттенил глаз свой и всматривался в даль синюю.
