А эти ночные посетители с зияющими ранами, из которых медленно сочится черная кровь? Он видит их по ночам. Он вместе с ними переносится к скалам Тивериадского озера. Его воины со скал спускаются по веревкам, в деревянных ящиках, к отверстиям недоступных пещер и беспощадно убивают скрывшихся там приверженцев Антигона, а у устья одной пещеры стоит старик и закалывает своею рукою, одного за другим, семь своих сыновей-богатырей. Ирод кричит ему: «Остановись! Пощади!» А старик отвечает: «Будь проклят, идумей!»
— Проклят? Кто смеет проклинать царя Ирода?.. Зачем вы пришли ко мне? Не я вас зарезал — отец!
— Ты кого зовешь, царь? — Это Мариамма входит со светильником в опочивальню Ирода.
— А! Это ты, Мариамма? Побудь со мной... Что дети?
— Я к ним иду. Малютки что-то плохо спят.
Ирод остается один. Опять тени прошлого в темноте обступают его, все кровавые тени. Он видит, как его воины и римские легионеры, ворвавшись вместе с ним и Соссием в город и на двор храма, производят ужасающую резню и по улицам города, и по домам... Но где Антигон? Где убийца Фазаеля и Иосифа? Где мнимый царь Иудеи?..
— А! Вот он!
Бледный, трепещущий, он выходит из дворца и припадает к ногам Соссия.
— Прочь, Антигона! Ты не мужчина, не Антигон, а Антигона!
Вот он в цепях, последний Асмоней! Топор палача отрубил голову, которую украшала последняя корона Маккавеев.
— А это кто? А! — Ирод узнает их. — Это члены синедриона, это их тени, их призраки... Они стали призраками за то, что осмелились когда-то призывать Ирода к суду.
Ирод слышит чей-то тихий старческий голос:
— Ирод! Не я ли был тебе отцом, заглушая даже родственные мои чувства к Антигону, племяннику моему? Я в синедрионе спас твою жизнь, которую ты должен был позорно кончить на кресте за убиение Иезеккии. Я в Тарсе возвысил тебя перед Антонием в ущерб Антигону. Я отдал тебе последнее утешение моей старости — Мариамму. За тебя я пошел в пасть львов пустыни — парфян, и за тебя в их присутствии Антигон изувечил мою голову...
Перед Иродом стоял, весь в белом, в первосвященническом одеянии, с белою, как снега Ливана, бородою призрак... без ушей!..
— За тебя я ушел в плен к парфянам. Иудеи Парфии полюбили меня и почитали как царя и первосвященника. Но твой коварный друг Сарамалла и ты сам умоляли меня воротиться в родную Иудею. Я тосковал о ней в плену. Мне, более чем восьмидесятилетнему старцу, хотелось взглянуть на святой город, где я вырос, хотелось видеть перед смертью иерусалимский храм, в котором я служил Иегове около полустолетия и тосковал по нем на чужбине... Я послушался тебя, и вот, я тень! Я прихожу к тебе из сени смертной... Ирод! За что ты убил меня?
