— И три тысячи будущий повелитель мира взял в плен, — почтительно подсказал Ирод.
— Да, да... И еще тогда отличился мальчуган Ирод, — ласково улыбнулся Антоний.
Мессала посмотрел на Ирода: «Будет из этого прок», — казалось, говорили его лукавые глаза.
— Тогда я в первый раз увидел Иерусалим и его величественный храм, — продолжал Антоний под наплывом воспоминаний. — Как давно это было!
— Ровно семнадцать лет прошло с той торжественной минуты, когда перед нами растворились ворота святого города и незабвенный Габиний вручил мне управление храмом и утвердил состав синедриона, — подсказал Гиркан.
— Да, и я это помню, — с улыбкой заметил Мессала, которого называли в Риме «мозгом Антония», — еще какие пиры задавали нам тогда почтенный первосвященник и доблестный Антипатр.
— Помню, помню! — засмеялся Антоний. — Хотя наши друзья, иудеи, и не строят храмов веселому Вакху, однако возлияния ему они совершают исправно.
— Мы следуем в этом прародителю Ною, — снова вставил Гиркан. — Да и отцы наши заповедали нам истину: вино веселит сердце человека.
— Прекрасно, — согласился Антоний. — А что твоя мать, почтенная Кипра? — обратился он к Ироду.
— Оплакивает смерть мужа и моего отца, — был ответ.
— Я хорошо помню почтенную мадонну с прелестным ребенком на руках.
— Из этого младенца выросла теперь такая красавица Саломея, которая за пояс заткнет и саму Клеопатру, — раздался вдруг позади Антония чей-то мужественный голос.
Все вздрогнули от неожиданности. Глаза Антония гневно сверкнули, и он быстро повернулся к тому, кто осмелился говорить так дерзко и непочтительно. Глаза Антония и говорившего о Саломее, сестре Ирода, встретились.
— А, это ты, старый Волк (Люпус)! — разом смягчился гнев Антония. — Я твои вкусы знаю.
Дерзко говоривший смельчак, по имени Люпус-Волк, был старый военный трибун, один из тех двух, которые в Тире убили Малиха по «приказу Кассия» и по воле Ирода. Антоний давно знал и любил этого старого ворчуна, который был для него когда-то вроде дядьки и учителя в военном деле и не раз во время жарких схваток в Иудее спасал пылкого Антония от смерти. Старик всю жизнь провел в восточных легионах, сражался и под знаменами Помпея и Красса, делал походы с Габинием и Антонием, с Мурком и Кассием. Его знали и ценили его честность и беззаветную храбрость и Антипатр, и Ирод. В Иерусалиме он был вхож в дом Антипатра, и там он видел Саломею еще ребенком, а потом, бывая со своим легионом в Иудее и навещая дом Антипатра, он видел, как подрастала Саломея, как она из ребенка вырастала в подростка и дарила старика своей ласковой, огненной улыбкой, а потом и совсем стала большой девушкой ослепительной красоты и по-прежнему ласково относилась к «старому римскому Волку».
