Наступила минута молчания. Потом голос продолжал с удивительным спокойствием:
— Жак, ты здесь еще?
— Здесь, кавалер.
— У тебя есть золото в карманах?
— Есть.
— Дай десять луидоров кучеру, чтобы он сел на свое место и поскакал!..
— Слушаюсь.
Послышался металлический звук золотых монет в длинном кошельке, который слуга вынул из кармана.
— Эй, приятель! — сказал он кучеру. — Протяни-ка руку…
— Зачем?
— А вот я отсчитаю тебе десять луидоров.
— Не нужно.
— Как не нужно?
— Дайте мне двадцать, дайте сто, я все равно не поеду!
— Слышите, сударь? — сказал Жак своему хозяину. — Он не поедет и за сто луидоров!..
— О! Я слышу как нельзя лучше! — отвечал голос, — остается еще одно средство, и я думаю, оно непременно удастся…
Штора совершенно поднялась. Из кареты высунулась рука, державшая вещь, форму которой в темноте ночи невозможно было различить, и голос продолжал:
— Жак, вот тебе пистолет; размозжи голову этому негодяю, сядь на его место и поезжай доброй рысью.
— Слушаюсь, — отвечал Жак, зарядив с величайшим хладнокровием пистолет, отданный ему хозяином.
Звук взводимого курка произвел магическое действие на бедного кучера.
— Пощадите!.. Пощадите!.. — вскричал он вне себя, бросаясь на колени.
Жак приложил дуло пистолета к виску несчастного, потом спросил, обращаясь к хозяину:
— Прикажете стрелять?
— Нет, если этот негодяй наконец решится повиноваться; да, если он еще будет упрямиться, — отвечал голос.
— Повинуюсь… повинуюсь!.. — вскричал кучер. — Я сделаю все, что вы хотите.
Одним прыжком он вскочил на седло и схватил поводья. Кожаная штора закрылась, и голос продолжал:
— Жак, наблюдай за этим негодяем. Я непременно хочу быть в Париже этой ночью…
По своей неизменной привычке, слуга отвечал утвердительно; кучер, без ума от страха, пустил лошадей во всю прыть, и карета полетела с быстротой молнии по крутизне, на которой, по всей вероятности, могла разбиться ежеминутно. Однако этого не случилось, и через несколько минут езды, такой же фантастической, как скачка Леноты в балладе Бюргера, карета покатилась по дороге, более гладкой и менее опасной. Но лошади были пущены вскачь и быстрота их не замедлилась. Из-под подков сверкали искры; карета скакала по камням, в густом мраке, подобно адскому видению; кучер чувствовал, как ему захватывает дух, и считал себя игрушкой какого-нибудь ужасного ночного духа.
Путешественник, которого слуга называл кавалером и который таким образом рисковал своей жизнью с безумной смелостью, поднял штору своей кареты, высунул голову, несмотря на дождь, бивший ему в лицо, вдыхал холодный ветер и, казалось, с наслаждением упивался быстротой езды.
