— Все бы ничего, да только глаза слипаются, не вижу, куда иду! — ответил тот.
— А ты не молчи, матерись, анекдоты рассказывай.
— Какие анекдоты? Вся наша жизнь — сплошной анекдот. Как тебе, например, вот этот: полковник из ЦРУ и майор КГБ по Афгану рядышком шкандыбают! — усмехнулся Сарматов. — Бред сивой кобылы!..
— Я буду петь, а ты подпевай, — не обращая внимания на упаднические настроения Сарматова, решил Метлоу. — Когда в нашем доме собирались русские, они пели вот эту песню, я ее с детства помню, — добавил он и вполголоса запел:
Господа офицеры, нас осталось немного! Нас в Мазурских болотах косила шрапнель, В галицийских полях, на карпатских отрогах — Не упомнить потерь, не упомнить потерь!..
— Я слышал эту песню от деда, — подал голос Сарматов и вполголоса стал подпевать американцу:
...Господа офицеры, нас осталось немного!
С нами ветры полынных степей,
Далеко от России, от родного порога
След измученных наших коней!..
Голоса их в ночи звучали как-то странно и даже нереально среди залитых лунным светом каменных истуканов и несущегося со всех сторон шакальего хохота.
...Господа офицеры, нас осталось немного!
И кричим мы в тифозном бреду:
— Время злое такое за грехи нам от Бога,
Мы с Россией разделим судьбу!..
— Сармат, Сармат, ты чего это? — вскрикнул Метлоу, подхватывая начавшего вдруг оседать на землю майора.
— А-а?.. Что-о? — с трудом спросил тот. — Повезло, брат...
— Пой, черт побери!.. Если упадешь — не встанешь! — заорал Метлоу.
Сил, чтобы петь, у майора Сарматова уже не осталось, он просто стал проговаривать слова тихим, свистящим шепотом:
...Господа офицеры, нас осталось немного!
Позади лишь пожары да косые кресты.
Эскадронный трубач, протруби нам тревогу,
И несите нас, кони, до последней черты!
— Последняя черта — она у всех разная, — закончив песню, грустно сказал Сарматов. — Одни, как мой дед, судьбу разделили с Россией, другие, как атаман Краснов, немецкие погоны надели и немецкое оружие в руки взяли...
— Я думаю, у них не было выбора, — откликнулся американец.
— Неправда, выбор есть всегда!.. — уперся Сарматов.
— Ты максималист! У тебя все просто! Для тебя все в мире делится на черное и белое, и никаких полутонов. Но с таким отношением очень трудно жить, потому что в этом мире не существует добра и зла в чистом виде. Не так все просто, Сармат!
Ответить тот не успел — впереди, километрах в трех, ночную тишину вспороли уханье мин, гранат и дробная чечетка трассирующих очередей. Сарматов, мгновенно подобравшись, выхватил у Метлоу пулемет.
