Оглядев в бинокль зеленку и склон предгорья, Сарматов скомандовал:
— За мной, мужики!.. Не нравится мне все это! — добавил он, увлекая за собой в ледяную воду американца.
При их приближении с плота взлетело несколько рассерженных грифов.
— Сюда, командир! — позвал первым вышедший на берег Бурлак и показал куда-то в сторону, где за нагромождением камней, кособочились голошеие грифы.
Заглянув за камни, Сарматов опустил голову и снял с головы берет... На ветвях корявого, вцепившегося корнями в камни дерева висел Вахид. Подойдя к нему ближе, Сарматов заметил странный блеск, исходящий из одной окровавленной глазницы.
Смыв с лица кровь, он отшатнулся — из глазницы выпирал циферблат советских командирских часов.
Сарматов обессиленно опустился на камень и посмотрел на истоптанный копытами берег с многочисленными кучами конского навоза. Взгляд его сначала остановился на растоптанном миниатюрном приемнике, потом перешел на Алана и Бурлака.
— Где твои часы, капитан Бурлаков? — тихо спросил Сарматов. — Где твой приемник, старлей Хаутов?
Не глядя на него, Бурлак выдавил из себя:
— От денег он наотрез отказался, вот я и сунул часы в его торбу.
Сарматов перевел яростный взор на Алана.
— На Востоке принято дарить что-нибудь на память, — объяснил тот совершенно убитым голосом и опустил голову под тяжестью взгляда Сарматова.
— Думаешь, это дело рук Абдулло? — спросил американец.
— Вон след его ахалтекинца — правая передняя подкова скошена, — зажав ладонью забугрившиеся на шее вены, ответил Сарматов. — Абдулло вдоль реки нас ищет, и правильно ищет — куда мы от нее?! Увидев плот старика, шакал решил отобрать его деньги за баранов и тут наткнулся на дары этих «данайцев»...
— Да, лажанулись мы выше крыши! — робко подал голос Бурлак.
— Прости, командир! — выдавил из себя Алан.
— А что ты передо мной извиняешься? Ты у Вахида прощения проси! — взорвался Сарматов. — Расскажи ему, как его грудной внук-сирота и увечная невестка теперь жить будут!
Алан, потупив взор, отвернулся.
— Лучше бы ты дал нам в морду, Сармат, чем так на психику давишь! — вырвалось у Бурлака.
— Молчать! — рявкнул Сармат так, что Бурлак втянул голову в плечи.
* * *
Трескучие голоса грифов, хрип тяжело дышащих людей и топот армейских башмаков сминали утренний покой, и все живое спешило оставить тропу при стремительном приближении людей, даже кобра, прошипев будто только для порядка, спряталась в выгоревшей траве. Сарматов дал передышку группе лишь тогда, когда оглядел в бинокль оставленную позади «зеленку» и речную пойму. Скоро крутая тропа влилась в проложенную по террасам хорошо наезженную верблюжью дорогу. Ступив на нее, Сарматов снова оглянулся и, вздув желваки, процедил:
