Неприятно вспоминать год принудительного лечения, приезд старика отца, выписку «под расписку», дорогу домой, в Ерит-ницу, дорогу, с которой не повернуть вспять и не свернуть в сторону.
И снова его спас Никола — отец успел-таки научить сына всем искусствам и премудростям волкодлаков.
Утонул в болоте младший братишка-ликантроп, которого прочили в старосты, умер отец, и несостоявшийся кандидат наук встал во главе общины николаитов. Еритница — его королевство и его тюрьма. Заботиться о деревне, быть главным среди николаитов и оставаться до могилы оборотнем — его судьба.
О, если бы по Центральному телевидению прошел репортаж о Еритнице! Не про ликантропа старосту, нет, что вы! О своей доле он поведал по секрету, можно сказать — исповедовался. Если бы телевидение показало Еритницу с положительной стороны, представив деревню этаким заповедником исконно русских постъязыческих верований, патриархальных укладов и нравов, тогда и в районе, и в области стали бы относиться к николаитам лучше.
О, если бы репортер Андрей появился в Еритнице! Тогда, будьте уверены, староста сумел бы уговорить его сделать репортаж, полезный для деревни, для объекта своей заботы и для себя, в конечном итоге! Но репортер пропал без вести — и вновь на Еритницу падает тень подозрений...
— ...мэ... мэ'м... мне не выгодно его исчезновение. Деревне оно не... не... не выгодно по... по... по...
— По соображениям здоровой житейской логики, — чисто машинально закончил его мысль Игнат, спохватился, выкрутился изящно: — Ой, простите! Перебил вас, извините!
— Я не... не... не то хо... хо... хотел сказать. Са... са... спросить хо... хо... тел: вы по... по... нимаете, чэ... чэ... что нам нету выгоды в про... про... паже ва... ва...
«Вашего коллеги», — закончил Игнат мысленно.
В последние три-четыре минуты старосту опять начало здорово клинить.
— ...ко... кол... — староста умолк, так и не произнеся последнего слова. Выпученные глаза помутнели. Староста дернулся, содрогнулся, будто бы собирался кашлянуть, моргнул, сглотнул. Его пальцы впились в мягкие подлокотники кресла. Щелкнули зубы, губы растянулись в гримасе боли.
— Вам плохо? — Игнат поднялся с дивана и замер, не зная, что делать и нужно ли чего-то делать.
Встали Виктор и Федор. Трое гостей смотрели сверху вниз на старосту, терзающего подлокотники кресла. Казалось, что у старосты судорогой, будто петлей, перехватило горло, и он не в силах вздохнуть, не может выдохнуть. Гримасы на покрасневшем лице сменяли одна другую, в уголках моргающих глаз выступили слезы.
