— Да... — Игнат взъерошил волосы на затылке. — Да, я прорицаю по рунам, но...
— Молчок! — Кривой бабушкин палец начертил крест в воздухе. — Роток на замок, Фома неверующий! Знавалася я с Андрюшенькой, а молчат об ем Гога с Магогой. Так и передай Феденьке с Витенькой: от меня помощи пусть не ждут. Об рабе божием Андрее — ни шу-шу, а об тебе, великом грешнике, все шепчут да нашептывают. Чую: секреты невестушкины тебе, Игнат, черту брат, рогатый и помог узнать-то! Подмогнул чертушка Игнатушке подслушать не для его ушей беседу о дите во чреве. Было ль такое, аль вру? Слыхал нечаянно голубицын с любым ее секретный разговор али обманывают бабку старую Гога-то с Магогой?
— Бред, честное слово... — Игнат смял лицо ладонью. — Шизофрения, блин... — Игнат протер глаза кулаками. — Как вы это делаете, Глафира Ивановна?.. — Игнат ослабил узел галстука. — Ни одной живой душе я, блин, ни гугу, а вашим шу-шу-шу все, блин горелый, известно... — Игнат расстегнул ворот рубахи. — Извините, можно у вас водички попросить? Стаканчик? Что-то мне, простите, нехорошо...
— Короче, я чуть в обморок не упал, честное слово. — Игнат затянулся, стряхнул пепел в форточку, затянулся еще раз и щелчком отправил окурок на улицу. Посмотрел на ожидающего продолжения с пояснениями Виктора, который сидел, облокотившись на полосатый куль матраца, взглянул на Федора, который уселся на стуле, пристроив локти на столешнице, подперев кулаками щеки.
А на столе перед Федором, потеснив графин, лежали личные вещи и вещицы Андрея Крылова, а также казенная видеокамера рядом со стопкой чистых, фабрично запечатанных видеокассет. Личная собственность без вести пропавшего была рассортирована по принципу — тряпье отдельно, предметы отдельно. И тряпья, и предметов набралось немного. Особняком, поближе к Федору, легли тощий блокнот и массивная шариковая ручка.
— Чего ж такого бабушка Глаша тебе сказала, что ты... — начал Виктор в который раз, но Игнат снова его оборвал, остановил и жестом, и словом:
— Стоп. Витя! Нет! Повторяю: сказанное бабкой о моем сокровенном вам, други, сообщать не стану. Она говорила о жизненных ситуациях, известных мне одному и никому другому... — Игнат замолчал на секунду, почесал в затылке, усмехнулся отнюдь не весело. — Известных только мне и, каким-то непостижимым образом, ей, черт ее подери. Я, повторяю, едва в обморок не свалился. Баба Глаша кликнула Петра, он мне водички принес, и она выдала еще пару-тройку малоизвестных широкой публике фактов из моей бурной биографии. В общем, вышел я от нее на ватных ногах, с винегретом вместо мозгов, под соусом самых противоречивых эмоций. Деньги она с меня брать отказалась категорически. Ковыляю я, значит, в сопровождении Петра и думаю последними остатками серого вещества — надо бы, думаю, поговорить с племянником ведьмачки об Андрее. Только собрался, только-только вернулся ко мне дар осмысленной речи и, нате вам, — мы уже за воротами! «Волга» бибикает, молодой барчук мне из салона рукой машет, дескать — сюда, скорее, бражка стынет. Петя шмыг во двор молча, а я, делать нечего, залез в черную «Волгу», остаканился брагой. Вижу в зеркальце над ветровым стеклом — вроде чуточку порозовел. Закурил, совсем полегчало. Одна беда — после браги той поганой во рту сейчас будто кошки нагадили. Вить, кипяток не подоспел еще?
