- Не беспокойтесь, Митрофан Иванович, они, - Таня указала на меня, - не жених мне, а просто знакомый. Садитесь, Григорий Александрович. Будьте знакомы: это наш агроном Митрофан Иванович.
- Я, кажется, помешал, - сказал я.
- У нас уже все сказано, - быстро ответила Таня.
- Может, я в другой раз загляну, - нерешительно сказал агроном.
- Нам не о чем говорить, - отрезала Таня, - вы отцу когда-то пятистенок помогали ставить, а я теперь за вас выходить должна?!
- Но два года сряду, Таня, на наше супружество вы не сказали - нет!
- Но я и не говорила - да!
- Но мамаша ваша, Клавдия Степановна, говорила мне...
- Не маме жить с мужем, а мне.
- Что ж остается?
- Остается? Расписаться с другим. Это я н сделала.
Лицо агронома исказилось болью:
- Загс не только соединяет, но и разъединяет.
- Ни к чему все эти ваши слова, Митрофан Иванович. Надоело, право! Бросьте!
- Я, пожалуй, пойду, - сказал я, приподнимаясь. - Сам вижу - помешал.
- Нет! Помогли, - сказал агроном, - тяжелый разговор лучше втроем.
Таня круто повернулась ко мне. И тут я сказал:
- Таня! Не осталось ли у мамы вашей еще хоть одного какого-нибудь листка?
Таня пожала плечами. Задумалась.
- Я все, что было, отдала.
- А где же мама ваша хранила листки? Может быть, какой-нибудь листок остался?
- Клавдия Степановна все держит на чердаке. В том доме, где дачники живут, - грустно сказал агроном.
...Воздух на чердаке был сухой, прогретый. Пахло пылью. Солнечные блики скользили по полу, по пустым бутылям из-под керосина, обутым в соломенные переплеты, по сломанному примусу, по старой раме с разбитыми цветными стеклами и по... словам: "Сообщения нашего заграничного агента". Эти несколько слов сохранились на картонной карточке. А карточка, наверное, отвалилась от какой-то большой пачки бумаг. Внимательно оглядываю старые, ненужные вещи и вижу листки и карточку. Лежали они меж старых исписанных тетрадок в большой плетеной корзине. О них Клавдия Степановна, видно, забыла.
Надо было бы спуститься по приставленной к чердаку лестнице и где-то в саду не спеша прочесть эти листки. Но мне не терпелось. Я подошел поближе к свету. Поднес к глазам первый попавшийся листок.
Н вот что я прочел:
"...Как Вы знаете, я хорошо принят в некоторых эмигрантских кругах. Пользуюсь доверием. И мне стало известно: русские эмигранты в Женеве предоставили Веригину большую ссуду на предмет курса лечения в Карлсбаде (дальше несколько строк стерто)... я доложу Вам в следующем моем сообщении.
