Бугор уже близок, и голова глядит с напряжением вперед. Он ожидает, что казаки готовятся с бугра кинуться вплавь, зажав в зубах сабли. Сейчас все зависит от быстроты. На городской башне движутся люди. «Знать, воевода узнал, что идет караван. Дать им знак, что караван не казачий, а царский, развернуть знамена, а барабанщикам и сиповщикам учинить гуденье. Отойти сейчас круче к левому берегу, ворам будет дальше с бугра, не поспеют доплыть до стругов», – раздумывал голова.
– Гребцы, жми на весла! Живей, живей! Лево! Лево! – кричит голова, отмахивая рукою приказ. – Лево! Лево! Еще! Еще левей!..
И вдруг с бугра по стругу ударила пушка. Ядро загудело и плюхнулось в воду в двух саженях впереди стругового носа.
Степан Тимофеевич стоял на верховой башне Царицына, наблюдая бой. Он видел то, чего не видал с воды голова Лопатин: видел, как запорожцы Бобы движутся шаг за шагом за караваном по левому берегу – в ивняках, по высокой степной траве, среди голубых и алых тюльпанов, ковром покрывающих степь. Красные шапки запорожцев то выныривали из яркой зелени, то снова тонули в ней. Степану был виден как на ладони и свой бугор, на котором засел Наумов.
Вот он сам, тезка, стоит за камнем, тоже глядит на струги. Вон его казаки затаились у самого берега, возле челнов, за камнями, ждут приближения каравана. И голова не дурак – догадался: струги начали отворачивать к левому берегу. Атаман усмехнулся. Он заранее угадал, что сделает враг, – и голова попался: запорожцы по левому берегу обогнали караван, стали за ивовой рощицей, изготовились к пальбе из мушкетов и ждали.
К башне из города прибежала толпа царицынских пушкарей, торопливо поднимаются на стену.
– Эй, казаки! Кто у вас голова пушкарский? – крикнул один из них.
– Чикмаз! К тебе пушкари в подмогу! – позвал Разин.
Чикмаз, бывший астраханский пушкарь, шел по стене от низовой башни, осматривал пушки, расставляя людей. Спокойный, суровый, тяжелый, в своем постоянном ратном убранстве, с кованым шлемом на голове, он всем своим видом и размеренной поспешностью движений внушал воинам спокойствие и уверенность. Голос его был не громкий, но какой-то особенно низкий, густой. Он произносил короткие слова, из которых каждое было приказом:
– Заряди! Наведи! На меня глянь! Ширинкой махну – пали! Перво единороги, потом малый снаряд. Стругов не крушить – нам самим будут нужны... – Чикмаз окинул взглядом всю стену, подошел к единорогу. Вместо того чтобы указывать, взял могучей рукой под хобот, сам повернул пушку и положил ее ствол между зубцами.
