25 июля 1988 г. Понедельник
День памяти В. С. Высоцкого. Зайти поклониться на кладбище и к Нине Максимовне.
На почте ждала меня радость. И как это я вдруг учуял? Раз что-то кольнуло, и кто-то сказал: «Иди! Иди на почту, пока не закрылась. Сегодня воскресенье, и твоя почта работает, а завтра у них выходной».
Я пошел. И вот тебе раз. Много звонков я вчера сделал, но никто мне не сказал про «Солдатушек», кроме матери Матрены Федосеевны. Ну и Полока, которому, как он говорит, звонили интеллигентные люди и говорили, что программа удачно составлена...
С Олегом в Ждановский райисполком — к Попову В. А. Беседа многообещающая, сегодня мои коллеги по кооперативу должны отвезти необходимые бумаги. Но почему-то не тревожатся они моей подписью.
Проехали по Ульяновской, смотрели особняки заколоченные, вот бы взять...
Ревность. Нет, не тогда Тамара ревновала, когда скандалила, поливала Шацкую, называла белой молью и прочими официантскими эпитетами, всякую оскорбительную чушь про нее и меня выискивая и подбирая. Нет, то была, как я теперь понимаю, ревность к плоти. Шацкая вызывала в ней активное неприятие, хотя умом и глазом Тамара не могла не понимать, что та красавица и большинство скажет: да, вот эта красивая, белая, высокая, и на нее только слепой не обратит внимания. И тут Тамара занималась соперничеством, так сказать, визуальным — при моем молчании, иронии и т. д. И другое совсем, когда она вдруг поняла, что я влюбился. Все эти пути-перепутья страсти, привязанности, поиски и нахождения немыслимых подчас путей для слияния тел, ей эти взлеты и падения знакомы, она через это прошла со мной же, когда я был еще «Шацкий» и даже «Сабельников». И вот тут, мне кажется, она поняла, что я влюбился, и, если это запустить, это может затянуться еще на 15 лет. И она заплакала. Она поняла, что скандалом вряд ли это исправишь, разумом она дошла. Она, скорее, стала сходить с ума, и это для нее был верный знак — сигнал, что тут беда... это не исправишь, не разрушишь. Она стала чрезвычайно внимательна и чересчур заботлива. А уж с салатами совсем до чудного наивно, она соревнуется с «молодой и красивой», изобретая все новые и новые компоненты для салатов. Но и это не главное. Она преобразилась — такая чуткая, ласковая, деликатная. Что это? Откуда? Она не хочет отдавать меня никому. Она не скандалит, не шумит — она действует интуитивно, по-звериному и совершенно безошибочно.
Я наблюдаю за собой и что-то замечаю. Опять мне хочется написать письмо Ирбис, но я не могу этого сделать, пока не напишу Тамаре, жене. И вот я пишу жене, должен и пишу. Я пишу это письмо крупным шрифтом 4 часа, а Ирбис закончила работу и дома уже.
