— Что с тобой? — настиг ее вопрос мужа. — Тебе плохо?
— Плохо! — эхом повторила Марина.
— Вызвать «скорую»?
Она сумела отрицательно качнуть головой. Закусив губу, она едва сдерживала слезы. Если бы кто-нибудь мог понять ее! Если бы сама она была в состоянии себя понять!
— Давай поговорим! — Макс усадил Марину в кресло и накрыл ее ноги пледом. — Объясни мне, что происходит? Я попытаюсь понять.
Марина взглянула в ореховые глаза мужа. Когда-то она любила вот так сидеть и просто смотреть в его глаза. И если они излучали спокойствие, то и ей бывало спокойно. Если в них читалась страсть, она откликалась на их молчаливый призыв. А теперь в них читались беспокойство и вопрос. И Марина не знала, что ответить на этот вопрос.
— Извини, дорогой, я просто устала. Я, пожалуй, лягу. Марина поднялась и отправилась в спальню. Там она попыталась читать, но перипетии чужой жизни не трогали ее. Внутренняя злость, саднящая в ней, как нарыв, не давала ей покоя. Заставляла думать. Будто в больнице для этого не хватило времени. Впрочем, теперь ее мысль текла иначе. Она двигалась неукротимыми толчками, обнажая перед сознанием явления, прежде скрытые завесой воображения. Теперь завеса была безжалостно содрана, и Марина увидела свою жизнь ничем не прикрытой. То, что приносило удовлетворение до болезни, теперь мало радовало. Прежние приоритеты пошатнулись и готовы были рухнуть в любой момент. До Марины вдруг дошло: она ошибалась. Ее долг, ее стремление жить для мужа, для дочерей, для созданного ими круга были лишь иллюзией. У них у всех своя жизнь, и они вовсе не нуждаются, чтобы она растворялась в них, заполняя собой. Ей нужно, ей просто необходимо найти точку опоры внутри себя. Точку, за которую можно зацепить канат своей проклюнувшейся жажды жить, и зацепить накрепко! Карабкаться по этому канату, вцепившись зубами и конечностями.
* * *
Отпуск проходил вполне по-первомайски: каждый день посещение дачи, а именно — сбор малины, клубники и вишни. По мере созревания. Кроме дачи, можно было ходить на речку, что Вика и делала за руку с полуторагодовалым племянником Ромкой. На этом, собственно, развлечения заканчивались. Сегодня, вернувшись с дачи, Вика застала дома сестру Юльку. В прихожей стояла большая Юлькина сумка-чемодан, а в спальне громоздилась гора Ромкиных вещей. Сама Юлька, насупленная, со следами слез на щеках, лежала перед телевизором.
Мать кормила Ромку на кухне манной кашей. Племянник относился к этому делу серьезно — сведя брови к переносице, заглядывал в тарелку: сколько еще там осталось?
