– Возможно, для этого существуют веские основания, только нам они не известны.
– Зато нам известно, что этого не случилось бы с ними, будь они белыми. По-твоему, это справедливо?
Он нахмурился.
– Я согласен с тобой, что в принципе справедливость должна быть одинакова для всех, независимо от расы или цвета кожи. Но никакой индивид или группа индивидов не имеют права противопоставлять себя законам страны.
– Даже когда закон несправедлив?
– Для меня закон и справедливость – одно и то же.
– Я с этим не согласна.
– Мне было бы приятнее, если бы ты ни во что подобное не вмешивалась.
Лиз сжала зубы, и он поторопился договорить:
– Я вовсе не против твоего желания делать добро. К этому я уже давно привык: ты ведь таскала в дом бездомных кошек и собак с тех пор, как научилась ходить, – он смущенно усмехнулся, так как Лиз все еще хмурилась. – Но мне не нравится форма, которую оно принимает. Ведь существует много прекрасных благотворительных учреждений, в работе которых ты могла бы участвовать, раз уж тебя к этому тянет.
– Мне неинтересно накладывать пластырь на раковую язву.
– Что же, и пластырь делает свое дело, пока ему не находят замену. Я плачу взносы во многие такие организации – например, я жертвовал на кампанию по борьбе с голодом.
– На мероприятия вроде пикника для собак, который устроила Розмари, когда на тарелках осталось столько, что индийской семье этого хватило бы на месяц? – с иронией спросила Лиз.
– Не следует осуждать организацию только за то, что кто-то извращает ее цели. Кроме того, есть и другие достойные благотворительные общества. «Фонд спасения детей», «Семья Смита»…
– Какой смысл пытаться спасать от голода детей или взрослых, когда во Вьетнаме идет эскалация уничтожения рисовых полей?
– Это сложный вопрос, и, говоря откровенно, я не думаю, что ты и твои друзья способны его разрешить.
Лиз заерзала на сиденье, еле удержавшись от колкости.
Отец наклонился к ней и сказал с полушутливой улыбкой в голосе:
– Я не хотел бы, Зайка, чтобы эти горячие головы совсем тебя «зашалили».
Он употребил ее детское прозвище и словечко, которое она когда-то придумала. Лиз понимала, что он сделал это сознательно, рассчитывая обезоружить ее с помощью воспоминаний.
Она смяла в кармане письмо Младшего Мака и нагнулась над «Геральдом», ничего не ответив. Но она услышала, как он вздохнул, и сочувствие заставило ее забыть про раздражение – они продолжали притворяться, что читают, и Лиз твердила про себя: «Это нечестно. Его должны были сделать судьей. Это нечестно».
