Антиной почувствовал страшную усталость. Несколько дней, переодевшись и загримировавшись, он сам рыскал по всему городу, постоянно нарываясь на оскорбления и слежку. Но люди земли исчезли. Вместе с тем время шло, и ничего не было слышно об осуществлении планов церкви. Это обстоятельство почти убедило Антиноя в гибели путешественников. Только маленькая, крохотная надежда отказывалась верить действительности, потому что так хотела любовь. Антиной осунулся и постарел за эти дни. Мир, в котором были возможны такие исчезновения, казался ему особенно отвратительным. В сердце его все тяжелее ворочалась месть.
Он предпринял последнюю попытку. Поздним вечером он прокрался в здание парламента и обыскал его. Но оно тоже было пусто. Отчаявшись и не скрываясь более, он пошел к гробнице пророка. Заглушать горе и тревогу могла только работа. Он должен был закончить изобретения, о которых никто не знал. Он верил в динамит, наделенный душой и сознанием. Если не свобода, то месть и смерть.
Он вошел в темный переулок. Оборванная фигурка подкатилась ему под ноги. Антиной вздрогнул от неожиданности, а фигурка испуганно посторонилась, но в ту же секунду радостно вскрикнула. Маленький оборвыш пришел в состояние совершенно необъяснимого восторга, но выразил его странным образом: он вытащил из кармана свисток и пронзительно свистнул. Не успел Антиной подумать о сыщиках и неожиданном аресте, как в ответ раздался другой свист, уже явно производимый губами, и из-за довольно далекого угла быстро выкатилась вторая фигурка.
Второй оборванец быстро бежал по улице, помахивая рваной шапчонкой. Когда он остановился, задыхаясь, первый еще раз свистнул, на этот раз тихонько, словно выражал свое удовольствие, и скромно отошел в сторону.
Антиной ничего не понимал. Милостыню так не просят. До сыщиков мальчики явно не доросли. Антиной терпеливо ждал. Но удивление его сменилось невероятным изумлением, когда второй оборванец, отдышавшись наконец, сказал хрипловатым, но очень вежливым голосом на чистейшем английском языке:
— Добрый вечер, мистер Антиной!
Антиной даже побледнел от волнения. В Атлантиде только священники знали английский язык, да и то далеко не все. Он вгляделся, схватив мальчика за руку. И вдруг он узнал Тома. Перед ним стоял земной чистильщик сапог, грум Сидонии, но в каком виде! Лохмотья висели на нем клочьями, лицо похудело и побледнело, во рту недоставало одного зуба, грязь покрывала лоб, руки и шею. Только глаза его сверкали радостью и смотрели по-прежнему бодро и победоносно.
