Дверь. Тенскватава.
Внезапно ему явилось лицо матери, и она назвала его. «Тенскватава. Это твое имя теперь, ибо спящий пробудился».
Той ночью, вглядываясь в затвердевшие воды Воббской реки, он увидел много разного. Ему открылось столько, что даже не описать; за один час перед ним пролетела вся история этой земли, жизнь каждого человека, когда-либо ступавшего на нее, белого, краснокожего или черного. Он видел начало, он видел конец. Великие войны представали его взгляду, страшные жестокости, убийства, грехи, но вместе с тем он лицезрел добро и красоту.
И кроме того, его посетило видение Хрустального Града. Града, сотворенного из воды, твердого и прозрачного, как стекло. Вода, создавшая его, никогда не растает, а высокие хрустальные башни будут вечно подниматься в небо, отбрасывая на землю тени семимильной длины. Но поскольку башни те были абсолютно чистыми и прозрачными, тени нельзя было назвать тенями — солнце беспрепятственно проникало сквозь великолепие города. Любой мужчина, любая женщина могли заглянуть внутрь хрусталя и познакомиться с видениями, которые явились Лолла-Воссики. И в людях этих было заложено совершенное понимание, они смотрели на мир глазами, исполненными чистого солнечного света, а голоса их яркими искрами разлетались по земле.
Лолла-Воссики, отныне носящий имя Тенскватава, не знал, его ли руками будет построен Хрустальный Град, доведется ли ему жить в нем, успеет ли он увидеть его великолепие, прежде чем умрет. Сначала надо свершить то, что предстало перед ним в водах Воббской реки. Он смотрел и смотрел, пока картинки не начали расплываться. Тогда он дополз до берега, выбрался на твердую землю и шагал вперед, пока не вышел на луг, который явился ему в видении.
Именно сюда он созовет краснокожих, именно здесь он будет учить их тому, что пришло к нему в видениях. На этом лугу он поможет им стать не самыми сильными, но сильными; не самыми великими, но великими; не самыми свободными, но свободными.
Некий бочонок мирно покоился в развилке некого дерева. Все лето он простоял незамеченным. Но дождь и летняя жара все же отыскали его, до него добрались насекомые и зубы жадных до соли белок. Он мок, высыхал, нагревался, остывал — ни один бочонок не продержится в таких условиях. Вот и этот треснул — маленькая трещинка пробежала по его днищу, и содержащаяся внутри жидкость капля за каплей вытекла наружу. Спустя пару часов бочонок полностью опустел.
Но это уже было неважно. Никто не искал его: Никто по нему не горевал. Никто не стал плакать, когда зимний лед расколол его, рассыпав обломками по раскинувшемуся под деревом белоснежному покрывалу.
