— Куда? — Горбачев засмеялся.
— В «Макдоналдс». Котлету с хлебом ел.
— И как?
— Неудобная… — сказал Ельцин.
— Ну, чаю попьем… а, Борис Николаевич?
Голос Горбачева звучал надтреснуто.
— Так вы, понимаешь, опять за конфронтацию! О чем говорить-то? Вчера в «Президент-отеле» снова, значит, ругали Россию и Президента. А без России ж вам — никуда!
— Слушай… ты с бурбулисами своими разберись, ей-богу! Кто тебе подбрасывает подозрения — кто? Я ж, наоборот, тебя защищал! Возьми стенограмму, очки надень! Прислать тебе стенограмму?
— Ну-у… я разберусь, — смутился Ельцин.
— Вот я и предлагаю, — наступал Горбачев, — давай встречаться и ставить точки. Разумное ж предложение! Завтра Госсовет, надо ж все обсудить… Зачем нам… при всех?
— Любите вы келейно, — Ельцин засопел. — Любите… чайку попить, позавтракать…
— Не келейно, а по-дружески, — возразил Горбачев. — Ты проект Госсовета видел? Твои бурбулисы предлагают некий СССР — «союз с некоторыми государственными функциями». Ты мне скажи: это что такое?
— А это шта-б не было центра! — отрезал Ельцин.
— Так давай встречаться, давай разговаривать! Я тоже против старого центра, опостылел он, старый центр, но я требую, чтобы у нас было одно государство… Или, скажем так, пусть будет нечто, похоже на государство, но с властными функциями!
— Нечто — это не государство.
— Вот и поговорим! Обсудим.
— А где?
— Где угодно. На Ленинских горах, например. Или — на Алексея Толстого.
Горбачев имел в виду особняк МИДа.
— Тогда лучше… у меня… — поморщился Ельцин. — А о чем, значит, будет встреча?
— Да обо всем, я ж предлагаю…
— Ладно, уговорились. В пять… Чай мы найдем, не беспокойтесь!
Кортеж машин въехал в Кремль.
— Соедините меня со Скоковым, — попросил Ельцин.
А все-таки Юрий Владимирович Скоков догадывался, что имел в виду Ельцин, когда ночью 18 августа во Внуково он шепнул ему на ухо:
— Ну, Юрий Владимирович, мы тут… такое, понимаешь, придумали, так «лысого» закрутили…
Делегация России вернулась из Казахстана. Ельцин был пьян, хотя на ногах стоял. А вот Бурбулиса пришлось закидывать в «членовоз» плашмя, хотя Бурбулис отчаянно сопротивлялся и кричал Коржакову, что он и сам может идти.
«Лысый» — это Горбачев.
Чуть раньше, 6 августа, в самолете, когда Ельцин и Скоков летели в Кемерово, Ельцин вдруг спросил:
— А как, Юрий Владимирович, вы отнеслись бы… к чрезвычайному положению?
Когда Ельцин говорил серьезно, его лицо каменело. Скоков удивился:
— Если речь об экономике, Борис Николаевич, в мировой практике это бывает часто, например в Америке. Если же мы говорим о танках и пушках… тут, по-моему, обсуждать нечего, это — уже война.
