Но в результате оно облегало фигуру девушки на тот манер, который Олив и прочие дамы большого света признавали модным.
В общем, оно было сильно поношенным, и лорд Алистер, большой знаток дамских нарядов, пришел к заключению, что, вернувшись к матери, девушка сняла выходное платье, чтобы сохранить его получше для необходимых случаев.
Она, видимо, не предполагала, что он сам доставит обещанное продовольствие.
Эрайна сделала небольшой, но очень грациозный книксен и заговорила:
— Как вы добры, что привезли мне и маме… эту огромную корзину. Я просто не знаю, как… вас благодарить.
— Я всегда выполняю свои обещания, — ответил лорд Алистер. — Мне приятно, что это вас обрадовало.
— Обрадовало? — повторила Эрайна. — Это же… это как дар Божий… и я уверена, что… мама почувствует себя лучше.
— И вы тоже, — заметил лорд Алистер. — Я считаю, что вы очень нуждаетесь в хорошем питании.
Она улыбнулась, и лицо ее сразу показалось лорду Алистеру прелестным.
— Я успела только мельком заглянуть в корзину, прежде чем спустилась сюда поблагодарить вас, — сказала она, — но мне сразу невероятно захотелось есть.
Глядя на нее, лорд Алистер подумал, что, не будь она так худа, а скулы и подбородок не выступали бы так резко, она была бы просто красивой.
Потом он поправил себя: она красива и так.
В самом деле, приглядевшись повнимательнее, чем тогда, когда он увидел ее впервые лежащей на полу в обмороке, он нашел, что внешность ее совершенно необычна.
Он, пожалуй, не смог бы определить, чем именно, однако она сильно отличалась от знакомых ему красивых женщин. И, тем не менее, могла бы, даже в своем дешевом и поношенном платье, с волосами, не уложенными в прическу, занять место среди них.
Он нередко думал, что женщины, которых он знал, являли в его воображении некую картинную галерею. Он мог мысленно пройтись по этой галерее, вглядываясь в лица и отмечая особенно прекрасные черты, запомнившиеся ему.
У одной из его возлюбленных были глаза как загадочные озера, и грустно было вспоминать, что, познакомившись с ней поближе, он не нашел в ней ровно ничего загадочного.
У одной были губы, словно изваянные греческим скульптором, а у другой нос еще более красивый, как он считал, чем у Клеопатры!
У одной красавицы, с которой его связывал довольно долгий роман, были рыжие волосы, цветом своим напоминавшие пламя желания, вспыхивавшее в нем, когда он прикасался к ней.
Но красота Эрайны напоминала бы о юной весне, если бы девушка не была так худа, а кожа ее — так бледна и тускла.
