Маркиз поцеловал их, потом наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Ты так неожиданно приехала, мама.
— Я так и думала, что ты скажешь это.
— Что случилось? Чем я заслужил такую милость? Я сам собирался приехать к тебе, как только закончится сезон.
— Очень хорошо, надеюсь, ты не передумаешь, — ответила маркиза. — Но королева прислала мне такое письмо! Оно полно отчаяния! Я не могла отказаться приехать и увидеться с ней, ведь она никак не может сама посетить меня.
— Значит, только королева может вытащить тебя из твоего тихого и укромного пристанища? А вот все мои просьбы оказались тщетными, — поддразнил ее маркиз.
— Честно говоря, мне совершенно не хотелось отправляться в такое долгое и утомительное путешествие, — ответила маркиза, — но я почувствовала, что это моя обязанность. Потому что чем еще один человек может помочь другому, как не сочувствием и желанием понять? — Она помолчала немного, а потом продолжила глухим от волнения голосом: — Я была потрясена, до глубины души потрясена! Его величеству надевали смирительную рубашку! Да это же просто оскорбление государя, измена, государственное преступление! Неужели нельзя было придумать что-нибудь другое, более достойное?!
— Я тоже так считаю, — согласился маркиз.
— Неудивительно, что несчастная королева в полном отчаянии, — сочувственно закончила маркиза.
— Ты намерена остаться с нею в Виндзоре? — спросил маркиз.
— Вообще-то мне кажется, что я не смогу долго находиться в такой тяжелой атмосфере, пропитанной страданиями, несчастьями и невзгодами, — ответила ему мать, — и мне хотелось бы, дорогой мой, чтобы ты помог мне: пусть твой великолепный экипаж доставит меня во дворец, а потом, когда я исполню свой долг, привезет обратно. Маркиз рассмеялся:
— Мама, ты прирожденный дипломат. Ты от души делаешь все, чего от тебя ожидают, и в то же время не забываешь о своих интересах. Но, конечно, ты права, абсолютно права. Просто ни один человек не может выдержать такого напряжения, быть в состоянии мрачной безысходности все двадцать четыре часа в сутки.
— Но мне и в самом деле жаль королеву, — возразила маркиза.
И это было совершенно естественно, ведь ее величество и маркиза Осминтон были очень дружны все те годы, пока она была первой фрейлиной.
Маркиз удобно расположился в кресле.
— Ну что ж, для королевы горе, для меня — радость. Надо ли говорить, как я рад тебя видеть?
— Я тоже, дорогой мой, — ласково сказала маркиза, — ты хорошо выглядишь и, как всегда, красив, вылитый отец, когда мы впервые встретились…
