«Сразу же, как только вернусь из Лондона, надо будет вплотную этим заняться», — решил он.
Лорд Хейвуд был уверен, что, услышав о его возвращении, к нему вскоре начнут наведываться знакомые со всего графства, хотя бы просто из любопытства. Можно представить, с каким изумлением и тайным злорадством они станут обсуждать такую пикантную новость, что в доме лорда Хейвуда живет одинокая молодая женщина, а он даже ничего толком не знает о ней. В том, что это обязательно произойдет, можно было не сомневаться, это был лишь вопрос времени.
«Нет, Лалита непременно должна уехать отсюда, — твердо решил лорд Хейвуд. — И в ближайшее время».
Но он совершенно не представлял себе, как уговорить девушку уехать, а главное — куда он может ее отправить.
Каждую ночь, лежа без сна под гнетом тяжелых мыслей о будущем, он гадал, кто она такая. Была в этой истории одна очень странная деталь, которая настораживала лорда Хейвуда и вызывала у него недоумение. Почему родственники Налиты до сих пор не подняли никакого шума по поводу ее побега?
Он почти не сомневался, что объявление о розыске пропавшей девушки обязательно появится в газетах, однако там ничего не было.
Судя по тому, что ему рассказала сама Лалита, а также учитывая, что она слышала об аббатстве, была неплохо осведомлена о жизни в поместье, знала о том, что он служил во Франции, лорд Хейвуд мог предположить, что девушка жила где-то неподалеку.
Он мог бы поручить Картеру расспросить местных жителей. Они вполне могли что-нибудь слышать о сбежавшей или исчезнувшей девушке.
Но он решил, что это было бы нечестно. Лалита доверяла ему, и обмануть ее доверие было недостойно джентльмена, ведь своими действиями он мог невольно навлечь на нее беду.
И тем не менее что же ему с ней делать?
Она была слишком молода и слишком красива, чтобы одной скитаться по миру. Он содрогался от одной мысли о том, с какими ужасными опасностями она может столкнуться в этой нелегкой жизни.
Когда Лалита вернулась в кабинет, он все еще продолжал о ней думать. Девушка сняла свой огромный фартук горничной и выглядела теперь чисто и опрятно, но лорд Хейвуд прекрасно видел, хотя ни словом и не обмолвился об этом, как покраснели ее нежные руки. Видимо, ей пришлось оттирать с них грязь.
Кожа у нее была ослепительно белой и светилась, подобно жемчугу. И снова лорд Хейвуд, восхитившись ее нежной прелестью, подумал о том, как она хороша и как все-таки несправедливо, что она должна одна вступить в этот враждебный, жестокий мир.
