— Быть может, она жила у нас в сердце.
Синтия чуть-чуть отстранилась, подняла голову и, наморщив лоб, посмотрела на него.
— Наверное, юнцы вообще не осознают этого чувства, — сказал он серьезно.
Синтия рассмеялась.
— Мы и сейчас не старики. Дай подумать, тебе в следующем месяце — двадцать один, а мне в январе — девятнадцать.
— Достаточно взрослые, можем сами принимать решения! — воскликнул юноша пылко и уверенно.
— Конечно. — Синтия придвинулась к нему ближе. — И вообще, что они понимают? Каркают, причитают, попрекают кровным родством. Что мы можем поделать, если мы двоюродные, но любим друг друга?
— Забудь об этих глупцах!
По радио зазвучала быстрая музыка, они снова закружились в танце, тесно прильнув друг к другу, словно слившись в одно целое, бросая вызов всему миру, — юные, полные жизни и любви.
Ах, Питер, Питер!.. Думая о «Березах», как же не думать о нем? И воспоминания нахлынули потоком, словно ушедшее вернулось.
Вот Питер будит ее ранним осенним утром, и они отправляются поглядеть охоту на лисиц.
Вот он безутешно плачет — любимый пес попал под машину.
Вот он приезжает на школьные каникулы и высокомерно заявляет, что Ходжсон-старший терпеть не может девчонок. И это так обидно! Усевшись на подоконник в библиотеке, Синтия горько плачет в одиночестве…
Этот широкий подоконник, выложенный подушками, связан и с другими минутами, полными нежности и любви.
Вот здесь, за старинными вышитыми портьерами, Питер — ему недавно исполнился двадцать один год — просит ее выйти за него замуж. Опустив в застенчивости глаза, он перебирает ее пальцы, шепчет, как мечтает жениться на ней. И она слушает, не дыша, полная немыслимого счастья.
Ах, Питер!.. Питер!.. Разве нужно просить согласия, с нетерпением ждать ответа! Ведь она всегда любила его, с детства, с того самого дня, когда Питера взяли к ним на воспитание после смерти его родителей.
Наконец он взглянул на нее и увидел на ее лице все, что хотел узнать.
— Моя любимая… — еле слышно вымолвил он.
И они целовались в первый раз — быстро, жадно, неумело. Пугающая, невыразимая страсть!..
Питер! Каждый камень, кирпич, каждый уголок дома повторял его имя. Избавится ли она когда-нибудь от тоски и одиночества? И надо ли пытаться? Бессмысленно.
Всю войну и потом в ней жила надежда побороть страдание. После Дня победы Синтия перевелась в военный госпиталь в Индию. Там с головой ушла в работу, всегда брала на себя самые тяжелые обязанности, но постепенно, к великому огорчению, поняла, что ей не по плечу чрезмерная нагрузка. Она попросту надорвалась. В результате — демобилизация и возвращение в Англию — навсегда. Ее ждала жизнь в усадьбе в полном одиночестве! Но где еще могла Синтия найти приют, как не в «Березах»? Надо вновь обрести силы и здоровье, а где это сделать, если не под родным кровом.
