В одной из этих книг она нашла стихи — перевод из Софокла и, бродя по саду, поймала себя на том, что повторяет запомнившиеся строки:
Вот он — добывший славу
и гордый новой победой,
Мчится по небу на крыльях
своей человеческой мощи…
Да, только Аполлон может мчаться по небу!
Ей казалось, она беседует с ним, когда вечерний ветерок с моря шевелил ее волосы и нежно касался разгоряченных щек.
Чтобы не пропустить момент, когда солнце скроется за горизонтом и тут же появятся первые, едва мерцающие звезды, она заранее переоделась к ужину — в белое платье, потому что накануне была в розовом.
Набросив на плечи длинный шифоновый шарф, в неосознанном желании стать похожей на древних греков, она снова отправилась к храму и стояла там в терпеливом ожидании — будто пришла в театр и ждет, когда откроется занавес.
Сегодня закат был еще красивее, чем прежде: золото, багрянец и синева — все было ярче и лучезарнее. Таким же божественным сиянием осветился, наверное, пустынный остров Делос, когда у богини Латоны, укрывшейся там от гнева Геры, родился сын — бог света Аполлон.
Слезы восторга подступили к глазам Марины, и музыка, преследовавшая ее весь день, снова зазвучала в ушах.
Она услышала чьи-то шаги и обернулась.
Почти ослепленная закатом, она с трудом различила фигуру мужчины, стоявшего в тени храма. Потом свет упал на его лицо, и сердце ее так и подпрыгнуло в груди — она увидела перед собой Аполлона!
Марина вдруг почувствовала, какая стоит тишина, будто природа замерла, а земля перестала вращаться.
Прервав молчание, каким-то чужим голосом Уинстон спросил:
— Вы мисс Мильтон?
Она не могла выговорить ни слова.
— Д-да… а вы… кто? — наконец произнесла она с трудом.
Подойдя ближе, он понял, почему в первый момент она так напомнила ему Афродиту.
Очень стройная, она и ростом была точь-в-точь как статуя богини, стоящая рядом с ними на пьедестале.
Складки шарфа на ее плечах лежали совершенно по-гречески, и платье, подобно греческому одеянию, свободно спадало к ее ногам.
Он подошел к ней совсем близко — она подняла глаза, и он увидел, что они серые, а волосы, откинутые с овального лба, — цвета бледного золота, но уже без тех язычков пламени, которые поразили его в первый момент.
Она не была похожа ни на одну из женщин, которых он знал прежде. И еще в ней чувствовалась какая-то чистота — он и сам не мог объяснить почему, просто она показалась ему частью этого храма, частью сада и частью солнца, опускающегося в море…
