Уна пыталась понять, что хотел отец передать своими работами; он говорил ей, что настоящий художник изображает, скорее, то, что чувствует, а не то, что видит.
Картина на мольберте показалась ей совершенно непонятной — вихрь оттенков, мешающихся друг с другом и не создающих никаких фигур.
«Папа мне объяснит», — подумала она.
Уна услышала шаги — кто-то поднимался по лестнице; она замерла, сердце ее билось. Сейчас она снова встретится с отцом, и все, что казалось пугающим, окажется обыкновенным.
Дверь отворилась.
Ее губы уже сложились, чтобы произнести «Папа?», когда она заметила, что в дверях стоял не отец, а некий джентльмен среднего возраста, чрезвычайно элегантно одетый.
Цилиндр на затылке, булавка с перламутром в шейном платке, костюм изящного кроя и трость с золотым набалдашником — этот человек выглядел чрезвычайно неуместно в грязной, захламленной студии.
Он вошел в комнату с властным видом и поначалу не заметил Уны, стоявшей у мольберта. Он двинулся в другом направлении, к картине, висевшей на стене у лестницы в спальню. Уже на полпути он понял, что в комнате кто-то есть, и, повернув голову, увидел Уну.
Свет падал на нее сзади, обрамляя нимбом детскую школьную шляпку на головке и сообщая золотистый блеск волосам, локонами обрамлявшим ее лоб и щеки.
— Кто вы?
Голос пришедшего звучал резко, и Уна ответила немного неуверенно:
— Я… я жду… отца…
— Отца?
— Он написал, чтобы я приехала к нему в Париж, и я решила, что он встретит меня на вокзале, но… наверное, мы разминулись.
— Ваш отец — Джулиус Торо? Джентльмен говорил медленно, осторожно, тщательно подбирая слова, словно разговор давался ему с трудом.
— Да. Я его дочь Уна.
— И он велел вам ехать в Париж? Когда?
— Восемь, нет, девять дней назад. Он прислал мне телеграмму в монастырскую школу во Флоренции.
— Девять дней… Да, это возможно… Что-то в его словах заставило Уну спросить:
— Что-то случилось? Папа… заболел? Мужчина подошел к ней.
По дороге ему пришлось обогнуть стул, загроможденный какими-то черепками, и картонную коробку, набитую черными и белыми страусовыми перьями.
Уна не двинулась, но глаза ее расширились.
— Что же?.. Что случилось? — спросила она, когда мужчина подошел к ней.
— Мне очень жаль, — тихо сказал он. — Вашего отца вчера похоронили.
— П-похоронили? — Ей было тяжело произнести это, но она продолжала:
— Что случилось? Как?
Мужчина посмотрел на нее, и у Уны появилось подозрение, что всей правды он ей все равно не скажет.
