— Нет, — прошептал он.
— Да, — прошептала она в ответ. — Сию же минуту. Пожалуйста.
Что ему оставалось делать? Он выполнил ее просьбу. Назовите его хоть распутником, хоть мерзавцем, но он сделал это, больно впившись губами в ее губы, как будто грубость поцелуя могла хоть немного ее вразумить. Он переместил вес своего тела так, что она оказалась зажатой между скамьей и его телом и теперь видела внушительные размеры его напрягшегося пениса. Он целовал ее и целовал до тех пор, пока нежность ее не исчезла совсем, уступив место неприкрытой физиологической потребности. Игра кончилась. Он тяжело дышал. Его язык двигался в ее рту, пародируя то, чего он в действительности хотел. Чего страстно желал. Но и это ее не остановило.
Он каким-то образом нашел силы оторваться от ее губ.
— Фредди, остановись! — взмолился он глубоким, слегка придушенным голосом. — Это не рождественский поцелуйчик. Нам надо остановиться. Немедленно.
Она взглянула на него из-под полуопущенных век. Взгляд ее стал неожиданно уверенным, все понимающим. Маленькой девочки не было и в помине. И Бентли, тихо застонав, прижался губами к нежной коже ее горла. Потом его губы скользнули вниз, потом еще ниже.
— Фредди, любовь моя, если ты снова прикоснешься ко мне… если ты хотя бы притронешься губами к моему лицу, то, клянусь, я не смогу уже остановиться, а уложу тебя прямо на траву и… — Он зажмурился и покачал головой. — И сделаю с твоим телом нечто такое, что очень, очень плохо.
— Бентли, — прошептала она ему на ухо, — я устала быть очень, очень хорошей. Неужели ты хочешь, чтобы я умерла высохшей старой девой?
— Боже тебя упаси! — прошептал он в ответ, и впервые в жизни эта фраза не звучала в его устах богохульством.
Фредди первая сняла с себя плащ. За ним вскорости последовал его сюртук, а с ним и остатки его сдержанности. Его страсть была подобна живому существу, которое он не мог обуздать. Быстро, чтобы не передумать, Бентли снова заставил ее раскрыть губы и начал расстегивать пуговицы ее блузки. Он проделывал это тысячу раз, нередко в темноте, частенько в состоянии опьянения, то есть будучи более пьяным, чем он был сейчас. Однако его рука дрожала, и ему на это потребовалось больше времени, чем обычно.
Фредди поняла, что намерен сделать Бентли, как только его пальцы начали поигрывать с пуговицами ее блузки. «Я не могу притворяться, — сказала она самой себе. — Не могу притворяться, что ничего не знаю. И что все это как будто его вина».
