Миновав низкую арку у подножия утеса, он снова увидел над собой толщу воды и небо. Со всех сторон дно бухты было исчерчено тенями редких скал; там, где тени понижались, бухта отделялась от моря грядой этих скал, торчавших над водой.
Изогнувшись всем телом и оттолкнувшись ластами, Цеффирино всплыл, чтобы перевести дыхание. Вот воздушная трубка выскочила на поверхность, и из нее брызнуло несколько капель воды, просочившихся в маску, однако голова мальчика все время оставалась под водой. Вдруг он снова увидел саргана, даже не одного, а сразу двух. Не успел он прицелиться в них, как показалась целая флотилия сарганов, спокойно плывущих слева от него, потом такая же стая засверкала справа. Место было на редкость богатое рыбой, прямо-таки пруд, а не открытое море! Куда бы Цеффирино ни посмотрел, всюду шевелились тонкие плавники, блестела чешуя. Мальчик был так поражен и очарован этой картиной, что ему даже в голову не пришло выстрелить из своего ружья.
Сейчас важнее всего было не спеша присмотреться, как лучше выстрелить, чтобы не распугать остальную рыбу. По-прежнему держа голову под водой, Цеффирино направился к ближайшему утесу и вдруг прямо перед собой увидел в воде белую руку, безвольно повисшую вдоль стены, уходящей в глубину. Море было совершенно неподвижно, но на его поверхности, натянутой и прозрачной, то и дело расходились концентрические круги, словно в этом месте одна за другой падали дождевые капли. Мальчик поднял голову и огляделся. На самом краю утеса ничком лежала толстая женщина в купальном костюме. Женщина загорала и плакала. Слезы одна за другой бежали по ее щекам и капали в море.
Цеффирино поднял маску на лоб и сказал:
– Простите, пожалуйста.
– Ничего, мальчик, – ответила толстуха, всхлипывая. – Лови себе рыбу.
– Здесь очень рыбное место, – объяснил он. – Вы видели, сколько тут рыбы?
Толстая женщина продолжала лежать не шевелясь, приподняв голову и уставившись перед собой полными слез глазами.
– Ничего я не видела. Да и как я могу увидеть? Вот плачу, плачу, никак не успокоюсь.
Когда дело касалось моря и рыб, Цеффирино мог кого угодно за пояс заткнуть, но в присутствии посторонних он снова становился разиней, заикающимся на каждом слове.
– Мне очень жалко, синьора… – пролепетал он, собираясь снова отправиться к своим сарганам. Но такая толстая женщина, да еще в слезах – это было так необычайно, что Цеффирино помимо воли остался на месте и уставился на нее, словно зачарованный.
