Конечно, кротких, смирных, но настоящих. Каждый монгольский мальчик в три года должен сидеть в седле, в шесть — уметь метко стрелять из детского лука.
У пухлогубого, коренастого, как Борте, старшего сына был добрый нрав, открытая душа. Любимец и баловень нукеров, к нему сын относился с тайной боязнью. Будто чувствовал, что в сердце отца нет-нет и возникнет едкое, как солончак-гуджир, сомнение — сын ли? В такие минуты он становился холоден, груб с мальчиком, тот, ничего не понимая, моргал круглыми карими глазенками, искал случая, чтобы удрать подальше. Но сомнение проходило, Тэмуджину становилось стыдно, заглаживая свою вину перед мальчиком, он брал его на охоту, в поездки по дальним куреням. Оба были в это время счастливы, но даже и тогда Джучи не открывался перед ним до конца, в его глазах все время жила настороженность — вдруг все кончится и отец снова станет непонятно-жестким… Тэмуджин свои сомнения старался прятать от людей, особенно от Борте. Всегда ласковая, уступчивая, способная понять любую боль и унять ее, она, когда дело доходило до разговора о меркитском плене, теряла всякую рассудительность, голос ее срывался на крик. Однажды сказала прямо:
— Меркитский плен не мой, а твой позор! Неужели до сих пор не понял?
Понять то это он понял. Только что с того!
К юрте подошел Тайчу-Кури, снял с плеча кожаный мешок, смахнул со лба испарину.
— Хан Тэмуджин, я принес тебе подарок. — Присел перед мешком на корточки, достал пучок стрел, покрытых блестящей красной краской. Видишь, какие красивые! Никто тебе таких стрел не сделает. Древки я выстрогал из дикого персика, оперение сделал из крыльев матерого орла, наконечники калил в масле и затачивал тонким оселком. Было у меня немного китайской краски — покрыл их сверху. Это не только для красоты. Такая стрела под любым дождем не намокнет, не отяжелеет, даже в воду положи, вынешь — так же легка и звонка.
Тэмуджин перебрал стрелы. Тайчу-Кури не хвастал, стрелы были хороши.
— С чего ты вздумал мне подарки делать?
— Ну, как же, хан Тэмуджин!.. Мы с тобой родились в один день, я рос в твоей одежде…
Борте засмеялась.
— Ты не считал, в который раз рассказываешь про это?
— Я всегда буду рассказывать… А что, не правда? Еще мы вместе с ним овчины мяли. И он меня стукнул колодкой по голове.
Тэмуджину тоже стало смешно.
— Худо, кажется, стукнул! Надо было лучше, чтобы болтливость выбить.
Твой язык мешает тебе стать большим человеком. Посмотри, кем были Джэлмэ и Субэдэй-багатур? А кем стали? Ты не думай, что приблизил я их только потому, что вместе с ними ковал железо… говорил бы ты поменьше, и я сделал бы тебя сотником.
