Шли всю ночь, подымаясь в горы. На рассвете Тэмуджин дал воинам короткий отдых. Попадали в траву кто где стоял. От храпа сотен людей задрожали листья деревьев. Тэмуджин не мог уснуть. То ложился, то вставал и ходил, перешагивая через спящих.
Утро снова было жарким. Но здесь, высоко в горах, среди редких сосен, ильмов и вязов, все время тянул ветерок, нес легкую прохладу.
Среди спящих воинов пробирался всадник на низенькой неоседланной лошади. Его ноги почти касались земли. Тэмуджин вгляделся в лицо с огромным синяком под правым глазом и быстро пошел навстречу.
— Друг Боорчу! Жив!
— Жив, хан Тэмуджин! — Боорчу слез с лошади. — И даже добычу захватил — этого богатырского коня.
Они сели под сосной. Половина лица Боорчу распухла, правый глаз заплыл, но левый смешливо щурился.
— Ты где был?
— Отдыхал. Там, в сражении, какой-то дурак хотел рубануть меня мечом.
Я подставил свой. Его меч повернулся плоской стороной и приложился вот сюда. — Боорчу прикоснулся к синяку. — Я сковырнулся с лошади. Из глаз искры так и сыплются. Ну, думаю, пожар будет… Когда пришел в себя, вокруг кэрэиты. А у меня ни коня, ни меча, только нож. Э-э, сказал я себе, полежи, подожди своих. И пролежал до самого вечера. Стемнело — пополз.
Наткнулся на завьюченного коня. Вьюк срезал, сел — и где шажком, где трусцой — сюда.
— Я рад, друг Боорчу, что ты жив. И без того много потерял. Печень усыхает, как подумаю, сколько воинов погублено. И это не все. Я велел Джэлмэ увести в горы мой курень. Своих жен и детей посадим на коней, все остальное придется бросить. А другие курени? Они полностью станут добычей Ван-хана. Люди, юрты, стада, табуны — все, что мы собрали за эти годы.
Друг Боорчу, мы снова будем голыми и гонимыми.
Тоскливое отчаяние нахлынуло на него. Сейчас ему казалось, что всю свою жизнь он карабкался на скалистую кручу. Думалось порой: вот она, вершина, можно остановиться, оглядеться, перевести дух, но в это самое время из-под ног вырывалась опора; обдирая бока, он скатывался вниз, хватался руками за одно, за другое, останавливался и, не давая себе отдышаться, снова лез вперед. И опять не на твердые выступы, а на осыпь ставил свои ноги.
— Хан Тэмуджин, ты перечислил не все потери. — Боорчу сорвал листок, размял его в кашицу, прилепил к синяку. — Ты недосчитаешься многих нойонов. После битвы не все пошли за тобой, а повернули коней к своим куреням. Сегодня побегут с поклоном в шатер Ван-хана. Некоторых я пробовал завернуть. Не слушают.
