— Вот… Одна и та же чашка звучит по-разному. Но она — та же. И Сангун тот же… Он говорил так. Теперь говорит иначе. Но и тогда не хотел породниться с тобой и сейчас не хочет.
Снежинкой на ладони таяла надежда обрести мир, обезопасить улус. Хану не хотелось, чтобы эта надежда растаяла совсем. Глухо спросил:
— Уж не сам ли Нилха-Сангун сказал тебе об этом?
Чутким сердцем мать уловила, что на душе у сына, повернулась к шаману:
— Тебе небо что-то открыло? Ты разговаривал с духами? Не томи!
Шаман улыбнулся — так улыбаются несмышленым детям. И Тэмуджин озлобленно подумал, что когда-нибудь придушит его своими руками.
— Зачем мне спрашивать у Нилха-Сангуна и говорить с духами о том, что и так узнать не трудно. Я узнал: на сговорном пиру не будет Ван-хана, но будут твои бесценные родичи и твой дорогой анда Джамуха. Уж они тебя встретят!
Шаман дурашливо фыркнул, поднял чашку. И опять гонял во рту кумыс, раздувая впалые щеки.
— Ты не поедешь, сын? Нет? — Мать разгладила складку на плече его халата.
— Нет, — туго выдавил он из себя.
Какая уж тут поездка! Где мухи посидят, там черви заводятся, где его анда, там хитрость, коварство, обман. Всему голова — Нилха-Сангун, шея — Джамуха. И шея вертит головой, как ей захочется… Подумать только чуть было не заманили! Бросили наживу, а он и рот разинул, еще бы немного — и затрепыхался, как таймень на крючке. Шаман опять научил уму-разуму.
Он, видимо, едва бежали родичи, перебрался сюда, на край владений, и вынюхивал, высматривал… А Джамуха сейчас ждет-поджидает, сладко прижмуривает свои девичьи глаза, — ну-ну, жди-пожди, дорогой анда!
Радушный Мунлик утром повел его по куреню, показывал, рассказывал.
Курень был многолюден, добротные юрты стояли в строгом порядке. Здесь меньше, чем у других нойонов, было хилых детей и заморенных стариков. И харачу не шатались меж юрт в поисках пищи. Все были заняты работой.
Звенело в кузницах железо, острые топоры тележников сгоняли с дерева щепу, вытесывая оглобли повозок, растеребливали шерсть войлочники…
— Чье же это все? — не без умысла спросил Тэмуджин.
— Мое, хан, — с гордостью ответил Мунлик.
«Мое»… А давно ли жил под Таргутай-Кирилтухом, владея всего одной юртой. Ни шелков, ни халатов, шитых серебром, ни покорных рабов, ни послушных нукеров у Мунлика не было. Все это дал ему и его сыну-шаману он, Тэмуджин… Мое… Что бы нойонам в руки ни попало — мое…
— Ты стал таким богатым, что пора и убегать…
Мунлик остановился. Узкая борода дрогнула.
