— Пусть духи зла не терзают твое тело. Пусть все твои болезни перейдут на меня, — негромко сказал Тэмуджин.
Ван-хан слабо улыбнулся.
— Не бери моих болезней, сын. Проживешь столько же, сколько я, своих будет достаточно. Годы не приносят человеку ничего, кроме немощи.
— Они приносят еще и мудрость, хан-отец.
— Что мудрость без силы? Воин без лошади.
— Твоя мудрость, хан-отец, была для меня и конем, и мечом, и щитом…
Тэмуджин говорил раздумчиво, как бы вглядываясь в прошедшее. И эта раздумчивость делала его слова по-особому вескими, они западали в душу Ван-хана, рождая в ней добрый отзвук. Что бы там ни говорили о Тэмуджине Джамуха и Нилха-Сангун, он любит этого человека.
А Нилха-Сангун, пасмурный, с потемневшим лицом, стоял в стороне, наклонив голову, исподлобья смотрел на Тэмуджина. На его шее вздувалась и опадала темная жила. Ван-хан отвернулся, подавил вздох.
— Хан-отец, ты еще встанешь. Еще немало травы истопчут копыта твоего коня.
Руки Тэмуджина лежали поверх одеяла у его груди. Крупные руки с длинными, сильными пальцами и крепкими, выпуклыми ногтями. Ван-хан невольно примерил их к шее сына, стиснул зубы, подавляя стон.
— Тебе плохо, хан-отец?
— Нет. Судорога свела ногу.
Тэмуджин отодвинул одеяло.
— Какую?
— Эту.
Сняв заячьи носки, Тэмуджин принялся растирать ступню. Ван-хан старался не смотреть на его пальцы. Может быть, Джамуха все выдумал, может быть, в голове Тэмуджина не было и нет коварных замыслов, но Нилха-Сангуну все-таки лучше держаться от него подальше.
— Дети твои, наверное, уже стали взрослыми? — спросил он, приближая неизбежный разговор.
— Я привез показать тебе старшего сына и мою любимую дочь.
Ван-хану пришелся по душе и Джучи, робкий, с добрыми, ласковыми глазами, и маленькая бойкая Ходжин-беки. Лучшего жениха для внучки и лучшей невесты для внука, наверно, и не сыскать…
— Хан-отец, у меня есть дети, у тебя внуки… — Тэмуджин присел на постель, взял его за руку. — Им предопределено продолжить начатое тобой и моим отцом…
Он замолчал, кажется, ожидая, что Ван-хан подхватит невысказанную мысль и выскажет ее сам. Но Ван-хан не стал ему помогать. Пусть уж сам…
— Хан-отец, как буря сухие семена трав, разметывает жизнь людей. И люди без роду, как семена трав, где зацепились, там и пускают корни. Иное дело те, у кого есть родичи. Куда бы ни угнала буря жизни, сын постарается возвратиться к отцу и матери, брат к брату, отец к детям, муж к жене.
Рассудив так, я подумал, хан-отец: будет хорошо, если наши семьи, твою и мою, свяжут узы родства.
