Полетели вниз кастрюли, банки. Она ударилась головой о холодильник и сильно ушибла колено. Из большой белой эмалированной кастрюли по всей кухне разлетелось протухшее рыбное филе с брызгами зловонной жидкости. Сразу стало ясно, откуда шла вонь! Теперь эта вонь многократно усилилась.
«Я достала рыбу на прошлой неделе, чтобы разморозить, и забыла про неё».
В бессильном плаче, сидя на полу в потёртом домашнем халате среди зловония и битых стеклянных банок, старая, ослабевшая и полысевшая, с ушибленным коленом, она слушала звучавший по радио итальянский хор, под звуки струнного оркестра, под сводами готического храма исполнявший величественное произведение, символизирующее полную надежд и противоречий жизнь человека на земле, и среди девушек хора другая, воображаемая она, шестнадцатилетняя, стройная, с длинной косой, с удивлёнными, широко открытыми глазами, в отглаженном белоснежном переднике, звенящим юным голосом старательно пела, и сердце в её груди билось радостно и восторженно!
– Почему именно сейчас звучит эта мелодия? – сквозь рыдания проговорила Людмила Петровна. – Никому! Никому не позволено так насмехаться над человеком! Даже Богу!
Сегодня, между прочим, день смерти Людмилы Петровны, и ещё вчера она это знала точно. Великий, казалось бы, торжественный день! Также на сегодня была запланирована и прощальная прогулка по Москве. Когда с детства живёшь в одном городе, то есть места, с которыми, по её мнению, следует попрощаться, начиная с дома на Софийской набережной. Второй этаж, третье окно слева, с видом на Кремль – это окно её детской комнаты.
«Теперь это дом не для людей – там офисы, но мне с моим окошком обязательно нужно попрощаться!»
Однако с утра началась обычная «тягомотина», как в последние много, много, много лет. Сколько лет «тягомотины» – стыдно сказать и не хочется вспоминать…
«Мне в жизни ничего не осталось, я старая клуша, но клуша тоже имеет право на смерть!» – решила она с отчаяния и от безысходности несколько дней назад. Сражённая усталостью от таких мыслей, Людмила Петровна легла в постель и пролежала весь день. Жалко было всех, жалко было себя, текли слёзы, и тоска сковала всё тело так, что невозможно было и пошевелиться. Но потом, вместо того чтобы умереть, что было бы очень логично, она проснулась. Никак не умиралось!
И пока обычная горечь разочарования не схватила её за горло, она успела подумать: «Почему бы мне самой не умереть?! Почему я должна ждать свою смерть? Ждать, когда мои физиологические процессы зайдут в тупик? К чему мне эти примитивные мучения?! Я сама распоряжусь этими процессами! Как я решу – так и будет! Пусть на день раньше или на день позже, но я сделаю по-своему!»
