Огарков потащил раненого назад, к станице. Когда они доползли до околицы, на переправу опять налетели немецкие самолеты, захватив краем и северную оконечность станицы. Что-то загорелось там, самолеты ушли, Огарков снова поволок Джурабаева и наконец постучался в дверь к Марии.
Мария открыла и, не задавая никаких вопросов, помогла Огаркову втащить и уложить Джурабаева на лавку. Она маленькими шершавыми ручками быстро сняла с Джурабаева гимнастерку и нижнюю рубаху. Джурабаев был ранен в спину, пуля прошла навылет к грудь.
Приложив к ранам Джурабаева мокрое полотенце, Мария сказала:
– Доктора нету, он эвакуировался с колхозом.
Огарков вышел из избы и побежал к оврагу, где заметил раньше зенитчиков. Путаясь в росшей по склону оврага высокой траве, он пробрался наконец к артиллеристам.
– У вас врача нет? – громко спросил он.
Зенитчики были очень заняты – в воздухе опять зажглись зловещие фонари и послышался гул самолетов. Однако капитан-артиллерист, выслушав Огаркова, отпустил с ним девушку-фельдшера с санитарной сумкой.
– Только не задерживайте ее, лейтенант,– сказал он Огаркову, почему-то в темноте приняв его за лейтенанта.
Началась бомбежка. Огарков, держа девушку за руку, бежал обратно в деревню.
– Ну и бешеный же вы! – жаловалась девушка, еле поспевая за Огарковым.– Разве можно бежать под бомбежкой? Отпустите же меня, у меня рука заболела.
Наконец они, запыхавшись, вбежали в избу.
Джурабаев громко стонал.
Девушка фельдшер осмотрела его, засыпала раны белым порошком и щедро забинтовала их, хотя и ворчала при этом:
– У меня бинтов мало…
Потом она вышла в сопровождении Огаркова на улицу и сказала уныло:
– И часу не проживет… Провожать меня не надо. Уже светло, сама дойду.
Да, уже было светло. Огарков вошел обратно в избу. Мария погасила лампу и открывала ставни. Подойдя к Джурабаеву, Огарков встретил взгляд солдата – уже не вопросительный, а спокойный и очень усталый.
Джурабаев то и дело терял сознание и дышал все труднее.
За несколько минут до смерти он вдруг приподнял руку, показал Огаркову куда-то вниз, на свои ноги, и сказал:
– Нэмэц не оставим.
Он приказывал снять с себя сапоги, не оставлять их немцам. Огарков машинально посмотрел на эти сапоги – то была почти новая кожаная армейская обувь с подкованными каблуками.
С трудом оторвал он взгляд от этих сапог, а когда снова посмотрел в глаза Джурабаеву, тот был уже мертв. Великий разводящий – Смерть – снял с поста часового.
