– Как ваша фамилия?
– Тюлькин,– ответил солдатик.
– А меня зовут Огарков.
Они пошли рядом.
– Вы много раз ходили в разведку? – спросил Тюлькин.
– Бывало,– неопределенно сказал Огарков, который в качестве старшего счел необходимым играть роль многоопытного солдата.
Помолчав, Тюлькин спросил:
– Плохо нам, а?
– Почему плохо? – успокоил его Огарков и дословно повторил слышанные недавно слова Синяева: – Они скоро выдохнутся… Силенок не хватит… Зарвались слишком.
– А скоро мы их?…– продолжал спрашивать Тюлькин.
– Это Москва знает,– ответил Огарков.
Они приближались к деревне. Заливисто лаяли собаки, раздавалось хлопанье дверей.
– Немцы в деревне,– прошептал Тюлькин.
Огарков угрюмо возразил:
– Не спешите делать выводы, пока не узнаете точно.
Они поползли задами к деревенским домам, обжигаясь крапивой и цепляясь за стебли огородных растений. Чем ближе подползали они, том ясней становилось, что в деревне действительно есть чужие. Но Огарков упорно двигался вперед, пока они не ткнулись в плетень. Здесь они притаились и прислушались. Ржали кони, и раздавались мужские голоса.
– Немцы! – с отчаянием прошептал Тюлькин.
– Проверить надо,– сухо ответил Огарков.
Вдруг послышался девичий смех и потом громкий женский возглас:
– Вася, а Вася! Воды принеси!
Не похоже было, чтобы в деревне стояли немцы. Обрадованный Тюлькин хотел выскочить за плетень, но Огарков и тут повторил вполголоса:
– Проверить надо.
Они поползли вдоль плетня и очутились у сарайчика. Невдалеке белела мазанка. Огарков сказал:
– Ждите меня.
Он пополз к избе, держась в тени росших здесь кустов смородины. Притаился под одним из маленьких окон. Прислушался. Разговаривали по-русски.
– Лейтенант приказал строиться,– произнес мужской голос.
– Значит, пошли,– сказал другой.
– Дай вам бог дойти счастливо и возвернутъся поскорее,– отозвался женский голос.
– Авось и возвернемся, мамаша,– сказал кто-то из мужчин.
«Свои»,– понял Огарков. Очевидно, это была такая же группа красноармейцев, как и та, которой командовал выславший Огаркова лейтенант. Огарков смутно пожалел о том, что это не немцы. Окажись в деревне немцы, он вступил бы в неравный бой и был бы убит вражеской пулей. «Какое это счастье,– подумал он,– быть убитому не своей, а вражеской пулей».
Но ведь можно было просто уйти с этой группой. Раз Джурабаев все равно ему не верит, стережет его, как замышляющего побег преступника,– почему же ему действительно не уйти?
«Наверное, он уже проснулся,– подумал Огарков с ненавистью,– и бежит сюда по следам, как сторожевой пес…»
