Зоуи куда-то отправила своих детей на весь уикенд, так что дом был в нашем полном распоряжении.
Пока она перебирала связку в поисках ключа от входной двери, мне вдруг сделалось не по себе. Я почувствовала, что не желаю переступать порог этого дома. Не хочу видеть, какой он внутри. Не хочу видеть зримого воплощения успехов моей подруги на жизненном поприще — на каминной полке, на стенах, на кофейном столике. Фотографии детей, которые не оправдали ее надежд, сувениры из мест, где она два-три дня чувствовала себя счастливой, дешевый диван, просиженный за миллионы часов тупого сидения перед телевизором.
Но я оказалась совершенно не права, и от этого на сердце у меня стало еще тяжелее. Дом у Зоуи был замечательный. В убранстве этих нескольких маленьких комнат ей каким-то образом удалось материализовать всю свою любовь и душевное тепло. Переходя из одного помещения в другое и восхищаясь ее вкусом, чувством юмора, ее умением найти для каждой вещи подходящее место, я не переставала спрашивать себя: почему все это ничегошеньки ей не дало? Почему у такого славного человека все сложилось так плохо?
Маленький задний дворик она оставила напоследок — там меня ждал сюрприз. Туда была втиснута такая знакомая мне коричневая палатка. При виде ее я не удержалась от громкого смеха:
— Неужели наша?! Зоуи сияла.
— Она самая. Я ее хранила все эти годы. Нынче же вечером устроим пикник.
Когда мы с ней были подростками, у нас существовал незыблемый ритуал для летних уикендов: мы ставили эту палатку, запасались нехитрой готовой едой из закусочных и модными журналами и проводили там ночь в болтовне и мечтаниях вслух. Дома, в которых мы жили, принадлежали нашим родителям, а эта старая бойскаутская палатка на заднем дворе у Зоуи была нашей собственной территорией. Ее братья туда не допускались, мы решительно пресекали все их попытки вторжения. Все, о чем мы там разговаривали долгими летними ночами, было для нас жизненно важно и сугубо интимно — как движение крови по нашим венам.
Я подошла к палатке и прикоснулась к клапану. Ощущение знакомой грубой ткани между пальцами живо напомнило мне о том времени, когда жизнь была полна смысла, любые ограничения казались уделом стариков, а Джеймс Стилман являлся для меня самым главным человеком на земле.
— Загляни внутрь.
Нагнувшись, я просунула голову в отверстие. На полу были разостланы два спальных мешка, посередине стояла керосиновая лампа. А еще там лежала коробка шоколадных батончиков «загнат».
