Апогеем этого маскарада, ночного кошмара, пляски "болотных огней" является сцена в артистическом кабаке "Подземная клюква" (здесь писатель изобразил петербургский подвал - ресторан "Бродячая собака"), где "под землей просиживали ночи до утра те, кого не брал уже обычный дурман, кто боялся в конце дня остаться один и затосковать до смерти". А. Н. Толстой не преувеличивает драму этих людей, без снисхождения потешаясь над их карнавальными страстишками, их тщеславием, их зависимостью от "денежных мешков". Роман очень смешно написан и безжалостно развеивает пряный туман, которым буржуазная пресса окутала жизнь "богемы".
3
Вспомним слова прапорщика Демьянова: "Завтрашнего не знаю". А "завтрашним" оказалась революция. Не Февральская, криками ликования встреченная русской интеллигенцией, а Октябрьская, суровая заря новой эры, поставившая перед выбором: с кем ты? Следствием этого выбора для многих стала эмиграция.
Казалось бы, просто: уехал тот, кто против большевиков, против коммунизма. Но дело обстояло сложнее. В Советской России вдруг оставался аристократ, генерал, богач да еще предлагал большевикам свои услуги - и уезжал выходец из низов, всегдашний демократ, да еще к тому же пострадавший от царизма, побывавший в ссылке. А кроме этого, сколько было случайно унесенных бурей гражданской войны рядовых людей, оказавшихся под белыми погонами. Вспомним эпизод из "Тихого Дона", когда в Новороссийске в угаре эвакуации лишь трещавшие от напора людей сходни отделяли от эмиграции не помещика и банкира, а крестьянина Григория Мелехова.
Картина эмиграции безмерно пестра. Столь же разнородно и отображение ее в литературе: от злобных мемуаров побитых белогвардейских генералов до сатирических произведений А. Толстого и М. Булгакова.
Для самого писателя эмиграция была одновременно шагом и случайным, и закономерным. Случайным, если помнить о том, что двинулся он с семьей в 18-м году на юг из голодной Москвы, соблазнившись уговорами импресарио, с публичными выступлениями, да и вообще - туда, где хватало еды и тепла (Алексей Николаевич не любил жить скудно, в чем были всегда непрочь упрекнуть его завистливые люди, Но при этом надо всегда помнить, что нескудную жизнь он обеспечивал себе неустанным, воистину каторжным трудом). Неслучайным настолько, насколько эмиграция была неслучайной для всех прекраснодушных интеллигентов, либерально-демократически любивших народ, но испугавшихся, увидев вблизи его "рассвирепевшую совесть" (выражение А. Н. Толстого). Настроение круга, в котором жил Толстой в то время, было антибольшевистским; в неотвратимом движении красных там видели угрозу не только прежней жизни - она кончилась, и для зорких людей, как Толстой, это было неоспоримо, - а возможно, самому физическому существованию. И все же, говоря об аполитичности писателя, нельзя забывать, что подхваченный волной исхода, он многое видел и понимал лучше других. В 1918 году он записал слова, услышанные на улице от одного "веселого парня": "Для одних кончилось, для других - начинается". И наконец, главной точкой в истории эмиграции Толстого будет все же его скорое возвращение на Родину. Его знаменитое "Открытое письмо Н. В. Чайковскому" стало своего рода манифестом тех, кто "хотел хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями русский корабль". Прозрение, на которое другим потребовались десятилетия, у Толстого заняло три-четыре года.
