«Пышная и темпераментная» — вот его идеал. Ничего общего со мной. Мне нет места на его Олимпе.
Никогда я не была сладострастной богиней, тропической птицей, обольстительной хищницей, которую он ищет. Нет, я всего лишь кроткая овечка. Ах, полцарства за пышную грудь!
Хотя, подозреваю, что другие груди казались бы ему тогда еще пышнее. Яблоки всегда слаще в соседском саду.
Самое ужасное: жаловаться бесполезно!
— Я Стрелец, — сказал он во время нашей первой ссоры, — Стрельцам нужна свобода. Нами управляет Юпитер, ангел мой. Мы наполовину люди, наполовину звери, но звериное в нас обожествлено. Я полубог, моя маленькая Тиция. А полубога нельзя посадить на цепь!
Зачем же он тогда женился на мне?
Чтобы довести до безумия. Зачем же еще?
Я роюсь в своих платьях. Буду сегодня особенно красивой. Но не для него. Для любого другого, кто встретится на моем пути. Для сторожа в Версальском парке. Для портье!
Ах, как я несчастна!
Фаусто не прикасался ко мне три недели. Целую вечность. У него наверняка есть подружка. Голодный мужчина ест. И если он пренебрегает мною, значит, его кормит другая женщина.
Кто? Где? С каких пор? Может, ее знает уже каждый, кроме меня? Все прекрасное семейство? Все друзья? Жена всегда узнает последней, это ясно!
Вуаля, теперь я порвала чулки. И что я так волнуюсь?
Я хочу знать, на каком я свете?
Хочу ясности! И сегодня же!
А если я чего-то действительно хочу, — в конце концов я выбралась из-под лавины, — я этого добиваюсь!
Итак, идеальная супружеская пара Сент-Аполл, как нас называют бульварные листки, ровно в восемь выходит из дома и едет в Версаль.
Уже почти весна. Воздух прозрачный. На каштанах Трокадеро набухли белые почки. Острие Эйфелевой башни пронзает небо, но я ничего этого не замечаю. Если меня обидел Фаусто, ничто уже не радует меня.
Мы оба, как всегда, элегантны. На мне длинное белое вечернее платье с открытыми плечами из шелкового сатина с широкой красной лентой, завязанной бантом на спине. Фаусто в смокинге, красавец-мужчина. Но рубашка в обтяжку. За последние три недели он прибавил в весе. Во мне просыпается злорадство. Если так пойдет дальше, скоро он уже не будет одним из самых красивых мужчин Парижа.
Мы сидим в нашем новом белом «роллс-ройсе», стоившем не меньше, чем дом в Провансе. Обшивка необычайно мягкая, пахнет деревом и кожей, но мое настроение от этого не улучшается. Мы наверняка опять не найдем места для стоянки. Я не в состоянии это понять. Все машины становятся меньше. Зачем ему приспичило покупать этого дорогого монстра?
