- Обед нам всем приготовишь, - примирительно сказал Сашка.
- Ладно уж! - согласилась она, не очень-то огорчившись отказом.
Она просыпалась или засыпала?.. Отчего так сдавлена грудь? И боль в голове? Перед глазами серый туман, и на глазах пелена. Может быть, она только что родилась и потому ничего не знает о себе? Нет... Она знает... что все забыла... и сейчас начнется воспоминание... "Не хочу!" - кричит она громко и рвется куда-то, но что-то держит ее... Что-то удерживает... И вот она уже слышит чей-то голос, и лицо перед ней чье-то, очень знакомое... Сейчас вспомнится и голос, и лицо... Она это знает и кричит: "Не хочу!" И бьется головой о что-то твердое, и волосы хлещут ее по лицу. "Не хочу!" еще раз и в последний кричит она, потому что пустота незнания вдруг разом заполнилась болью и отчаянием.
Моня по-прежнему крепко держит ее за руки, а Филька подложил ей под голову свою мокрую от снега шапку, и холод расстаявшего снега окончательно вносит ужасную ясность в сознание.
- Сашенька! - кричит она теперь, вырываясь из Мониных рук и бросаясь к нарам, около которых упала без сознания несколько минут назад.
- Не кричи! - грубо и властно обрывает ее Степан и отстраняет от нар.
- Как же это, Филька7! - говорит она стонущим шепотом, обводя всех взглядом недоумения и, скорее, удивления, чем упрека.
- Два их там оказалось... - тихо отвечает Филька, не глядя на нее, одного уложили, а тут второй...
- Но почему Сашка?! Почему именно он?! А вы! Разбежались, да?!
Она подступает вплотную к Фильке и, кажется, вот-вот вцепится ему в лицо. Филька смотрит ей в глаза.
- Нет, мы не разбежались.
- Ну, хватит! - раздается у нее за спиной окрик Степана. Она мгновенно оборачивается.
- А ты чего командуешь! Ты чего! Там надо было командовать! Там! Понял! Ненавижу! Уходи отсюда! Уходи!
Обезумев, она хватает все, что попадается под руку - сначала Сашкин нож в ножнах, потом ремень и еще что-то, но каждый ее замах на Степана перехватывает то Филька, то Моня, и она в отчаянии хлещет их обоих по лицам и рукам, впадая в истерику, пока Филька, изловчившись, не обхватывает ее крепко и бесцеремонно. Досада, злость и боль словно растворяют ее энергию в апатию, и она, обессилев, охрипнув, повисает на Филькиных руках, захлебываясь беззвучными слезами.
Сашка не приходил в сознание. Смыв кровь с лица, голову ему перебинтова-ли, как могли. Но не эта сама по себе тяжелая рана приводила в ужас друзей, а сломанное ребро, проткнувшее кожу и высунувшееся страшно нелепым сучком сантиметра на три. Даже малейшее движение причиняло Сашке боль, потому нечего было и думать о том, чтобы попытаться вправить ребро, как предложил было сначала Филька. Кровотечение ослабло, но не прекратилось совсем и возобновля-лось с каждым движением тела. Сашка тяжело дышал ртом, и вздоху, как эхо, вторил глухой хрип в покалеченной груди.
