Была девочка безымянной недели две, прежде чем решила Клара, какое имя ей дать. Назвала ее Валей, Валентиной. Кормила ее грудью — благо молока было много, на двоих таких хватило бы.
— Жалко, что не мальчик, — тихо бурчал иногда старик, когда рядом Клары не было.
Но на самом деле особенно огорчен он не был. А когда думал, что через лет десять-пятнадцать подрастет эта девочка и будет тут же бегать и прыгать, даже втихомолку радовало — хотелось ему давно на девушку-подростка посмотреть, просто так посмотреть, чтоб глаз порадовать.
Сидели они теперь вчетвером у костра. Банов, старик, Клара, а у нее на руках — маленькая Валечка. Валечка грудь сосала, а взрослые, не обращая внимания на питающегося ребенка, кушали то, что им Вася принес.
— Вот интересно все-таки жизнь устроена, — сказал как-то Эква-Пырись. — Ведь Валя — тоже будущая мать, а ее дочка тоже будущей матерью станет…
Банов не понял, что хотел этим сказать Кремлевский Мечтатель. Не понял, но спрашивать не стал. Клара тоже промолчала, оставив высказанную стариком мысль необъясненной загадкой.
Появились ранние грибы, и иногда старик с Бановым проверяли известные им грибные места, а потом возвращались и, наколов грибы на прутики, жарили их на костре.
Жизнь шла на Подкремлевских лугах удивительно приятная и полная всяческих ожиданий.
Теплым майским вечером, когда Добрынин лежал на кровати и смотрел в потолок, пытаясь бездельем перебороть необъяснимую бодрость тела, со стороны двери раздался шорох.
Павел Александрович повернулся на бок и увидел на полу под дверью какую-то бумажку. Поднялся, подошел. «Можно к тебе зайти? Это Сева».
Держа записку в руке, Добрынин открыл дверь и впустил гостя.
Жестом предложил ему сесть за стол.
Сева выглядел очень усталым, глубоко запавшие глаза смотрели на Добрынина с грустью.
Добрынин взял карандаш и на той же записке написал:
«Чаю?»
Сева отрицательно мотнул головой. Достал из кармана синего комбинезона свой карандаш. Написал на бумажке:
«Хочу с тобой поговорить».
Добрынин кивнул, вырвал из новой тетради листок, передал его Севе.
«Разговор» начался. Листок бумаги, постепенно заполняясь непроизнесенными словами, кочевал между Добрыниным и Севой.
«Я хочу жениться», — писал глухонемой. «На ком?» — интересовался народный контролер. «На Светлане». «А она тебя любит?» «Да».
«Так женись!» «Надо разрешение Медведева». «Так пусть Канюкович переведет Медведеву». «Канюкович не хочет», — беззвучно говорили дрожавшие на тетрадном листке буквы.
